Из "Путевых картин Гейне"
«Прекрасный будет день», — сказал товарищ,
Взглянув на небо из окна повозки. —
Так, день прекрасный будет, — повторило
За ним мое молящееся сердце
И вздрогнуло от грусти и блаженства!..
Прекрасный будет день! Свободы солнце
Живей и жарче будет греть, чем ныне
Аристокрация светил ночных!
И расцветет счастливейшее племя,
Зачатое в объятьях произвольных,
Не на одре железном принужденья,
Под строгим, под таможенным надзором
Духовных приставов, — и в сих душах
Вольнорожденных вспыхнет смело
Чистейший огнь идей и чувствований —
Для нас, рабов природных, непостижный!
Ах, и для них равно непостижима
Та будет ночь, в которой их отцы
Всю жизнь насквозь томились безотрадно
И бой вели отчаянный, жестокий,
Противу гнусных сов и ларв подземных,
Чудовищных Ерева порождений!..
Злосчастные бойцы, все силы духа,
Всю сердца кровь в бою мы истощили —
И бледных, преждевременно одряхших
Нас озарит победы поздний День!..
Младого Солнца свежее бессмертье
Не оживит сердец изнеможенных,
Ланит потухших снова не зажжет!
Мы скроемся пред ним, как бледный месяц!
Так думал я и вышел из повозки
И с утренней усердною молитвой
Ступил на прах, Бессмертьем освященный!..
Как под высоким триумфальным сводом
Громадных облаков всходило Солнце,
Победоносно, смело и светло,
Прекрасный день природе возвещая.
Но мне при виде сем так грустно было,
Как месяцу, еще заметной тенью
Бледневшему на небе. — Бедный месяц!
В глухую полночь, одиноко, сиро,
Он совершил свой горемычный путь,
Когда весь мир дремал — и пировали
Одни лишь совы, призраки, разбой;
И днесь пред юным днем, грядущим в славе,
С звучащими веселием лучами
И пурпурной разлитою зарей,
Он прочь бежит… еще одно воззренье
На пышное всемирное светило —
И легким паром с неба улетит.
Не знаю я и не ищу предвидеть,
Что мне готовит Муза! Лавр поэта
Почтит иль нет мой памятник надгробный?
Поэзия Душе моей была
Младенчески-Божественной игрушкой —
И суд чужой меня тревожил мало.
Но меч, друзья, на гроб мой положите!
Я воин был! я ратник был свободы,
И верою и правдой ей служил
Всю жизнь мою в ее священной брани!
Другие редакции и варианты
4 Мое [в тиши] молящееся сердце
36 Побед [но], смело, [радостно,] светло,
41 В глухую пору одиноко, сиро,
55 Ребячески-божественной игрушкой
58 Я воин был! я [воин] был свободы,
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 9. Л. 6–7 об.
КОММЕНТАРИИ:
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 9. Л. 6–7 об.
Первая публикация — НС. 1926. С. 90.
Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 237.
Автограф черновой. Л. А4, сдвоенный, бумага с водяными знаками: «I. Whatman. 1827». Без заглавия. В 4-й строке слова «За ним» вставлены над строкой, слово «в тиши» зачеркнуто. После 30-й строки на л. 6 об. 12 строк чернового варианта. Стихотворение продолжается на л. 7. В 41-й строке слово «пору» исправлено на «полночь». В 47-й строке слова «И пурпурной разлитою…» написаны поверх других слов, неразборчивых. После 50-й строки на л. 7 об. 7 строк черновых вариантов. В 58-й строке повторное слово «воин» исправлено на «ратник» (Л.Г.).
Автограф свидетельствует о шлифовке поэтом образных деталей: он избавился от романтического штампа (мотива «тишины»), и вариант 4-й строки «Мое в тиши молящееся сердце» превратился в более простой оборот: «За ним мое молящееся сердце», но сохранился главный мотив — сердечной молитвы. Предромантическая ассоциация в 36-й строке в образе «радостного» солнца также была утрачена, и картина восхода стала более серьезно-значительной: вместо «Победно, смело, радостно, светло», стало — «Победоносно, смело и светло». В 41-й строке уточнен несколько неопределенный образ «глухой поры», поэт переделал: «В тихую полночь»; работая над 55-й строкой, усилил поэтически-возвышенный стиль и слово скорее бытовое «ребячески» заменил на слово «младенчески», которое больше сочеталось с образом «божественной игрушки».
Вообще автограф говорит о значительной работе переводчика, переписывающего отдельные строки заново, превращающего черновик в беловой текст. Иногда делались пропуски строк (32 и 33), затем восполнялись. Дважды переписан фрагмент 34–44-й строк («Как под высоким триумфальным сводом…» — включая «Одни лишь совы, призраки, разбой»). Дважды (а первые две строки три раза) переписан заключительный фрагмент («Не знаю я и не ищу предвидеть»)— 51–55-я строки.
В автографе выражена тенденция, хотя и непоследовательная, написания с прописной буквы слов «День», «Солнце», «Зарей», а также «Сов», «Ларв», выделено в 54-й строке слово «душе» (жирное, крупное написание букв), тоже и в 55-й строке — слово «Божественной» пишется с прописной буквы.
Датируется концом 1829-го — 1830-м гг. (В.К.).
Это произведение является стихотворным переложением 31-й главы (Ч. III) «Путевых картин» Гейне, написанных прозой. Как глава, так и нерифмованное стихотворение Тютчева содержат около 2000 печ. знаков. При достаточно полном соответствии содержания и объема стихотворение отличается от оригинала композиционными перестановками. Прозаическому тексту Гейне соответствовала бы такая последовательность строк: 1–30 (III абзац главы); 31–50 (I и II абзацы главы); 51–60 (последний, IV абзац). Несмотря на композиционные расхождения, имеются прямые соответствия между стихотворными строками переложения и прозаическими строками оригинала. Самый большой, третий абзац оригинала (начало стихотворения), состоящий из 20,5 строк, в стихотворении разделен на две части, каждой из которых соответствует по одной строфе (16 и 14 строк). Следующая, третья строфа из трех стихотворных строк соответствует первому абзацу главы также из трех строк. Четвертая строфа (самая большая, насчитывающая 17 строк) передает содержание второго абзаца (10 строк). Примечательно почти полное совпадение количества слогов: 149 слогов в абзаце, 150 слогов в строфе. Последняя строфа в 10 строк по содержанию соответствует последнему абзацу главы. Отсутствие рифмы не лишает стихотворения мелодичности. Она достигается изометричностью каталектических строк, которые состоят из 11 слогов. Метрическая схема — пятистопный ямб с наращенным безударным слогом. Строки 8, 13, 18, 26, 29, 36, 42, 44, 47 — реализуют чистый пятистопный ямб. В строке 14 последняя стопа усечена.
Прозу Гейне и стихи Тютчева, естественно, нельзя сопоставлять как оригинал и перевод. Отметим лишь, что в стихотворном переложении Тютчева нет присущей Гейне иронии, которая появляется у него даже в возвышенных строчках (Л.Л., М.М.).
