"В толпе людей, в нескромном шуме дня…"
В толпе людей, в нескромном шуме дня
Порой мой взор, движенья, чувства, речи
Твоей не смеют радоваться встрече —
Душа моя! о, не вини меня!..
Смотри, как днем туманисто-бело
Чуть брезжит в небе месяц светозарный,
Наступит Ночь — и в чистое стекло
Вольет елей душистый и янтарный!
КОММЕНТАРИИ:
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 10. Л. 3 об.
Первая публикация — РА. 1879. Вып. 5. С. 128; ННС. С. 24. Затем— Изд. СПб., 1886. С. 66; Изд. 1900. С. 25.
Печатается по автографу.
Автограф беловой, ясно записанный, синтаксически оформленный, но строфы не выделены. В 7-й строке слово «Ночь» с прописной буквы, как и в предыдущем стих. — «Ты зрел его в кругу большого света…», находящемся на этом же листе, сверху.
Тексты в изданиях не различаются, строфы везде выделены (четверостишия), «ночь» — со строчной буквы. Но контекст стихотворений различен. И.С. Аксаков, публикуя его в 1879 г., следует автографу: стих. «Ты знал его в кругу большого света…» и «В толпе людей, в нескромном шуме дня…» напечатаны одно за другим; в Изд. СПб., 1886 и Изд. 1900 они разделены другими стихотворениями; причем в последнем — публикация «В толпе людей, в нескромном шуме дня…» значительно опережает второе стихотворение о дневном месяце, что также не соответствует порядку следования произведений на листе с автографами.
Датируется, как и предыдущее, концом 1820-х гг.
Адресат стихотворения не определен.
Д.С. Дарский наиболее развернуто отозвался о стихотворениях с образом дневного месяца: «Тот же образ месяца, смутно изнемогающего днем и входящего в славу свою в ночных небесах, повторяется в другом месте. Поэт желает оправдать сердечную безотзывчивость, с какою он отстраняется от близкой женщины» (цитируется «В толпе людей, в нескромном шуме дня…»). «Такими признаниями Тютчев приближает нас к настоящему пониманию своего существа. Оно отмечено неизгладимой двойственностью. В нем проходят две жизни: одна в толпе, в светском кругу, в дневной сутолоке, другая — внутренняя, полная суровых творческих замыслов. Рядом с видимой, ко всем обращенной жизнью, с ней не совпадая и не встречаясь, протекала другая, во всем отличная от первой, одинокая и не высказанная. Дается и сравнительная оценка обеих. Не в первой находило выражение истинное существо поэта» (Дарский. С. 23).
Если связывать оба стихотворения о дневном месяце, то следует в содержании обоих видеть обозначение вообще натуры поэта. В утверждении его двойственности Тютчев отошел от любимого принципа ранних романтиков — Батюшкова и Жуковского: «живи, как пишешь»; Тютчев сблизился с Пушкиным, провозгласившим контраст обыденного облика поэта и его преображенного состояния в момент вдохновения, нередко ночного.
