"Как хорошо ты, о море ночное…"

Как хорошо ты, о море ночное, —

Здесь лучезарно, там сизо-темно…

В лунном сиянии, словно живое,

Ходит, и дышит, и блещет оно…

На бесконечном, на вольном просторе

Блеск и движение, грохот и гром…

Тусклым сияньем облитое море,

Как хорошо ты в безлюдье ночном!

Зыбь ты великая, зыбь ты морская,

Чей это праздник так празднуешь ты?

Волны несутся, гремя и сверкая,

Чуткие звезды глядят с высоты.

В этом волнении, в этом сиянье,

Весь, как во сне, я потерян стою —

О, как охотно бы в их обаянье

Всю потопил бы я душу свою…



Другие редакции и варианты



1

Nice 2/14 janvier 1865

1  Море ночное — о море ночное —

2  Здесь так лучисто — а там так темно,

2  Здесь так лучисто — там [сизо-] темно,

3  В [месячном свете] — словно живое —

5  Зыбь ты великая, зыбь ты морская,

6  Что расходилась в ночной темноте?

8  Звезды проснулись — смотрят и те.

        Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 38. Л. 7.


2

Nice, ce 2/14 janvier. 1865

   Море ночное, о море ночное,

   Что так лучисто и что так темно?

   В лунном сиянии, словно живое,

   Ходит, и дышит, и блещет оно…


   Зыбь ты великая, зыбь ты морская,

   Чей это праздник так празднуешь ты?

   Волны несутся, гремя и сверкая,

   Чуткие звезды — глядят с высоты…

        Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 38. Л. 8.


3

   Как хорошо ты, о море ночное,

   Искры в ночи — золотое пятно.

   В лунном сиянии — словно живое,

   Ходит, и дышит, и блещет оно…


   Зыбь ты великая, зыбь ты морская,

   Чей это праздник так празднуешь ты?

   Волны несутся, гремя и сверкая,

   Чуткие звезды глядят с высоты.

Ницца. 2/14 генваря 1865.

        Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 38. Л. 6, 5.


4

2  Здесь лучезарно, там сизо-черно.

14  Вдруг онемев, я потерян стою —

        Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1.

        Ед. хр. 38. Л. 4–4 об.; Изд. 1868. С. 212.



  





КОММЕНТАРИИ:

Автографы (5) — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 38. Л. 7, 8, 6, 5–5 а, 4–4 об.; РГБ. Ф. 308. К. 1. Ед. хр. 2. Л. 10. Во всех автографах, кроме 4-го, авторская помета: «Nice. 2/14 janvier 1865» и «Ницца. 2/14 генваря 1865».

Первая публикация в ранней короткой редакции — газ. «День». 1865. № 4. Января 23. С. 76; полностью — РВ. 1865. Т. LV. № 2. С. 687. Вошло в Изд. 1868. С. 212; Изд. СПб., 1886. С. 271; Изд. 1900. С. 272.

Печатается по автографу РГБ, посланному поэтом в редакцию РВ 1/13 февраля 1865 г. со следующим письмом: «Прилагаемая пьеса напечатана была без моего ведома, в самом безобразном виде, в 4-м № «Дня»… Я, Бог свидетель, нисколько не дорожу своими стихами, — теперь менее нежели когда-нибудь, но не вижу и необходимости брать на свою ответственность стихов, мне не принадлежащих».

Дата, проставленная Тютчевым в нескольких автографах, фиксирует, очевидно, время создания первой редакции, которая 11(23) января была послана Д. Ф. Тютчевой в Москву сестре Е. Ф. Тютчевой и напечатана в газ. «День». К. В. Пигарев комментирует: «При переписке стихотворения Д. Ф. Тютчевой текст был искажен. Появление его в печати очень раздражило Тютчева. Возможно, что окончательная редакция стихотворения возникла уже в конце января 1865 г.» (Лирика I. С. 422). Датируется январем 1865 г.

Л. Н. Толстой отметил стихотворение буквой «Т.!» (Тютчев!). (ТЕ. С. 147).

«Жизнь и красота в природе — это борьба и торжество света над тьмою, — писал В. С. Соловьев, — но этим необходимо предполагается, что тьма есть действительная сила. И для красоты вовсе не нужно, чтобы темная сила была уничтожена в торжестве мировой гармонии: достаточно, чтобы светлое начало овладело ею, подчинило ее себе, до известной степени воплотилось в ней, ограничивая, но не упраздняя ее свободу и противоборство. Так, безбрежное море в своем бурном волнении прекрасно, как проявление и образ мятежной жизни, гигантского порыва стихийных сил, введенных, однако, в незыблемые пределы, не могущих расторгнуть общей связи мироздания и нарушить его строя, а только наполняющих его движением, блеском и громом» (Соловьев. Поэзия. С. 475). В таком контексте Соловьев процитировал стихотворение Тютчева, раскрывая его философско-эстетический смысл.

Д. С. Дарский видел «мистические цели» Тютчева в том, чтобы «уйти и не помнить себя, освободиться от убожества и блуждания, раствориться, «смеситься» в жизни всеобщей и сверхличной…» (Дарский. С. 100). «Поэтому все, в чем яснее было представлено бытие универсальное, — считал исследователь, — несказанным притяжением овладевало его любовью. Такими явлениями были море и, в особенности, ночь. В зрелище великого моря с удвоенною силою просыпается устремленье к всеобъемлющему лону. Ведь море — видимое подобие той предвечной бездны, тех «вод», в которых некогда снова скроется мироздание. И поэт слагает морю свои славословящие гимны» (там же) (Ю. Р., А. Ш.).