"Над русской Вильной стародавной…"
Над русской Вильной стародавной
Родные теплются кресты,
И звоном меди православной
Все огласились высоты.
Минули веки искушенья,
Забыты страшные дела —
И даже мерзость запустенья
Здесь райским крином расцвела.
Преданье ожило святое
Первоначальных лучших дней,
И только позднее былое
Здесь в царство отошло теней.
Оттуда смутным сновиденьем
Еще дано ему порой
Перед всеобщим пробужденьем
Живых тревожить здесь покой.
В тот час, как с неба месяц сходит,
В холодной, ранней полумгле
Еще какой-то призрак бродит
По оживающей земле.
КОММЕНТАРИИ:
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 46. Л. 11–11 об.
Список — Альбом Тютч. — Бирилевой (с. 163).
Первая публикация — Изд. СПб., 1886. С. 341. Вошло в Изд. 1900. С. 343.
Печатается по автографу.
В автографе имеется ряд примеров своеобразного использования Тютчевым знаков препинания: первое четверостишие завершается знаком тире вместо ожидаемой точки, в конце остальных вообще нет никаких знаков препинания.
В Изд. СПб., 1886 и списке Альбома Тютч. — Бирилевой в 4-й строке — «вышины» вместо «высоты» (видимо, ошибка: «высоты» рифмуется с «кресты»). В списке в 18-й строке — «зимней полумгле» (вместо «ранней полумгле»).
Датируется началом июля 1870 г., когда Тютчев проезжал через Вильну за границу.
Город Вильнюс с 1323 г. — столица Великого княжества Литовского. С 1795 г. — в составе России.
Под «поздним былым» (11-я строка), являющимся композиционным стержнем стихотворения, подразумевается польское восстание 1863 г. Это восстание охарактеризовано в стих. «Ужасный сон отяготел над нами…». По свидетельству И. С. Аксакова, оно «охватило всю душу Тютчева, как Русского и как поэта, и сосредоточило на себе его страстное внимание», хотя в то же время «польский вопрос был для него давно разрешен в принципе»: «Польша, фанатически католическая <…> неистово враждебная православию, вне которого немыслима славянская духовная самобытность <…> служащая аванпостом латино-германскому Западу против славянской России, поборницею его замыслов против целости и самостоятельности славянства; Польша, предъявляющая притязания на исконные русские земли, ставящая свое национальное дело под знамя ненавистницы славян — Европы; Польша шляхетная, презирающая крестьянина, — такая Польша казалась Тютчеву отступницею славянства, изменницею своей собственной народности и по мнению его подлежала лишь извержению из славянской семьи. Не подлежал, конечно, этому извержению самый польский народ <…> но та «фальшивая польская национальность», которую сочинила польская шляхта, а в особенности эмиграция, и которую приняли под свое покровительство Папство и Революция, — эта фальшивая национальность, в глазах Тютчева, была осуждена историей на неминуемую гибель» (Биогр. С. 279–280). Именно в данном смысле Польша названа «нашим Иудой» в стих. «Славянам» («Привет вам задушевный, братья…») (Ф. Т.).
