Эрн. Ф. ТЮТЧЕВОЙ

19/31 августа 1840 г. Мюнхен



Ce 31 août 1840

  Merci, ma chatte, pour ta lettre que je viens de trouver, en rentrant, sur ma table et qui m’a remis de la plus sotte partie de plaisir que j’ai jamais faite et dont j’ai quelque droit de me considérer comme le principal auteur. Hier, ayant dans mes flâneries du matin aperçu un imprimé annonçant pour aujourd’hui une Extrafahrt sur le chemin de fer1, j’y ai entraîné les Maltitz et la petite bossue2.

  Nous sommes partis à 4 h<eures> et nous devions être de retour à 6. Au lieu de cela il sonnait 10 h<eures> quand nous sommes rentrés en ville. Mais aussi le désordre, l’anarchie, l’absurdité qui règnent dans cet établissement sont à peine imaginables. Il faut que la même Providence, qui veille sur les enfants et les gens ivres, protège aussi cette entreprise. Il n’y a que cette intervention qui puisse empêcher les accidents les plus graves… Nous étions là, au nombre 4 à 5 mille personnes, dans l’obscurité la plus complète, sur le bord de la grande route à attendre l’arrivée d’un convoi pour nous jeter dessus, dès qu’il paraîtrait, et condamnés à prendre les voitures d’assaut sous peine, en cas de non-succès, de passer la nuit à la belle étoile, à 5 lieues de Munich. Les cris, les coups, le danger de tomber sous les roues, un diable de feu d’artifice, tiré pour l’amusement de je ne sais qui… tout cela réuni nous a valu quelques moments où j’ai délicieusement jouï de ton absence. La presse était telle que la petite bossue, que je traînais à la remorque, a manqué y laisser sa bosse. Plusieurs centaines de personnes ne rentreront pas à Munich avant demain matin. Mais aussi il y aura demain une belle clameur contre la direction — avec un public moins bénin, demain il ne resterait pas une vitre d’intacte aux fenêtres de la maison du Mr Maffée, le directeur3.

  Hier Mad. de Berchem (Eichthal) est accouchée d’une fille4. L’accouchement a été fort heureux. J’irai demain savoir de ses nouvelles.

  Je suis bien aise que les Mentque5 se plaisent à T<egernsee> et sais gré à lui, Mentque, de n’avoir pas apostrophé les montagnes de sa terrible phrase: «Mais qu’est-ce que cela signifie?»

  Je les verrai probablement ici à leur passage, car il ne me sera guères possible, malgré toute l’envie que j’en ai de revenir auprès de toi vendredi prochain, la Grande-Duchesse6 arrive après-demain et étant à Munich, je ne puis décidément en repartir sans l’avoir vue. Je serai très fâché, si ce retard faisait manquer ton voyage à l’Amergau7, mais d’autre part je doute fort que tu en eusses retiré beaucoup de plaisir. Déjà la dernière fois lorsque les Maltitz y ont été, il n’y avait moyen de se procurer une chambre dans l’endroit même. On va coucher à deux postes plus loin et on est obligé de se lever à trois heures du matin pour arriver à temps pour l’ouverture du spectacle. Y a-t-il beaucoup de plaisir que tu voulusses payer de ce prix-là.

Перевод

31 августа 1840

  Спасибо тебе, моя кисанька, за письмо, которое я, возвратясь домой, нашел у себя на столе; оно успокоило меня после глупейшей увеселительной поездки, какую я когда-либо совершал и виновником коей я в некоторой степени имею право считать самого себя. Прочитав вчера, во время своей утренней прогулки, объявление о назначенном на сегодня Extrafahrt* по железной дороге1, я увлек в эту поездку Мальтицев и маленькую горбунью2.

  Мы уехали в 4 часа и должны были возвратиться в 6. Вместо того мы вернулись в город, когда било 10 часов. Поистине беспорядок, анархию, глупость, царящие в этом учреждении, трудно себе представить. Очевидно, Провидение, хранящее детей и пьяниц, покровительствует и этому предприятию. Только вмешательство Провидения способно оградить его от страшнейших несчастий… 4–5 тысяч человек в полнейшей тьме, у большой дороги, ожидали поезда с тем, чтобы броситься в него, как только он появится, и вынуждены были брать вагоны приступом, боясь, что в случае неудачи придется провести ночь под открытым небом, в 5 милях от Мюнхена. Вопли, толкотня, опасность упасть под колеса, какой-то дьявольский фейерверк, пущенный неизвестно для чьей забавы… все это заставило меня пережить несколько мгновений, когда я искренне порадовался твоему отсутствию. Давка была такая, что маленькая горбунья, которую я тащил на буксире, чуть было не потеряла свой горб. Несколько сот человек возвратятся в Мюнхен не ранее завтрашнего утра. Но зато — завтра, несомненно, подымется страшный ропот против дирекции. Если бы публика не была столь добродушна, ни одного стекла не уцелело бы завтра в окнах управляющего — г-на Маффе3.

  Вчера госпожа Берхем (Эйхталь) родила дочь4. Роды прошли вполне благополучно. Завтра зайду справиться о ней.

  Я очень рад, что Менткам5 нравится в Тегернзее, а Ментку признателен, что он не встретил горы своей ужасной фразой: «Ну и что такого?» Я увижусь с ними, вероятно, здесь, когда они будут проездом, ибо мне, при всем желании, в будущую пятницу едва ли удастся приехать к тебе. Великая княгиня6 прибудет послезавтра, а раз я нахожусь в Мюнхене, я не смогу выехать отсюда, не повидавшись с нею. Я буду очень раздосадован, если из-за этой задержки тебе не придется съездить в Амергау7, но, с другой стороны, сильно сомневаюсь, чтобы эта поездка доставила тебе большое удовольствие. Еще в прошлый раз, когда туда ездили Мальтицы, не было возможности достать комнату в городке. Придется ездить ночевать на два перегона дальше и вставать в три часа утра, чтобы попасть к началу представления. Найдется ли развлечение, которое ты согласилась бы оплатить такою ценою?



  





КОММЕНТАРИИ:

Эрн. Ф. Тютчева, в первом браке бар. Дёрнберг — вторая жена Ф. И. Тютчева. Родилась в Дрездене. Ее отец — бар. Х. Г. фон Пфеффель, баварский дипломат в Голландии, Дрездене, Лондоне, Париже; племянник известного немецкого баснописца Г. К. Пфеффеля. Другой его дядя — дипломат и историк Баварии К. Ф. Пфеффель. Мать Эрн. Федоровны — бар. К. фон Теттенборн. Рано оставшись без матери, Эрнестина воспитывалась в пансионах Парижа и Страсбурга. Была очень дружна со своим братом, К. Пфеффелем, баварским журналистом. 28 сентября 1830 г. в Париже Эрн. Пфеффель вышла замуж за баварского дипломата, камергера бар. Ф. К. фон Дёрнберга, 21 февраля 1833 г. скончавшегося от тифа. Вышла замуж вторым браком за Ф. И. Тютчева летом 1839 г. 17/29 июля 1839 г. они обвенчались в Крестовоздвиженской церкви при Российской миссии в Берне, в Швейцарии, через 11 месяцев после смерти его первой жены Эл. Тютчевой. Отношения с дочерьми поэта от первого брака складывались сложно. В письме к Д. И. Сушковой, написанном в январе — феврале 1846 г., Эрнестина Федоровна признавалась: «Я не люблю детей моего мужа — думайте обо мне что хотите, но это правда, и я ее не скрываю, как не стала бы скрывать ничего другого». Младшие девочки, Дарья и Екатерина, воспитывались в основном вне дома — сначала в Мюнхенском, затем в Петербургском Смольном институтах. Рядом была старшая, Анна, испытывавшая к мачехе своеобразную любовь-ненависть. В ее юношеских дневниках часто встречаются такие записи: «Хотелось бы знать, за что я так люблю мама́. Я прекрасно знаю, что она не любит, не понимает и не знает меня. Что касается до нее, я ее знаю, я сужу ее, я непрестанно страдаю от ее недостатков, вся моя юность принесена ей в жертву и, несмотря на это, я люблю ее всеми силами моей души. Если бы половину той нежности, участия, забот, непрестанной и преданной любви я потратила на кого-нибудь другого, меня бы полюбили только из благодарности. Но в ней есть что-то узкое, она совершенно не умеет любить; она испытывает некоторую жалость, видя, как я люблю ее, но ей нечем мне ответить и она раздражается против меня. <…> Она умеет сделать одиночество еще более одиноким и безмолвие еще более безмолвным — своим холодным выражением лица, замкнутым видом и полным отсутствием интереса ко всему на свете. Я кажусь себе эльфом, верно служащим прелестному цветку или другому прекрасному растению. Всю мою жизнь и душевные силы я трачу ради существа, кажущегося спящим, да она и в самом деле спит для меня. <…> Дорогая мама́, во всем, что она говорит, есть что-то, что трогает и волнует меня до глубины души. Как только перед моим мысленным взором воскресает ее грустный и милый образ в печальной рамке Овстуга, все сердце мое рвется к ней. В ней столько поэзии и чего-то такого, что вызывает нежность. Милая, дорогая мама́! Ее печаль, ее разочарованность жизнью, ее страстные сожаления о прошлом и отсутствие интереса к окружающему, словом — все, что мой рассудок в ней осуждает и что мое сердце так любит и так понимает, — в ней это-то и создает обаяние и притягательную силу, которые непрестанно влекут меня к ней. Видеть ее, обнять, целовать руки, смотреть в ее прекрасные печальные глаза, переносить ее дурной нрав — это единственное мое желание» (Из разных дневниковых записей начала 1850-х гг. — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 212. Л. 142 об. — 143 об., 176 об. — 177. Перевод с фр.). Со временем и дочери поэта и его вторая жена сумели оценить друг друга. Анна, Дарья и Екатерина единодушно отмечали поэтическую утонченность души Эрнестины Федоровны. Она, еще не зная русского языка, глубоко почувствовала и поверила в поэтический гений Ф. И. Тютчева.

Эрн. Ф. Тютчевой посвящены многие стихотворения поэта — «Un rêve» (1847), «Vous, dont on voit briller…» (1850), «Des premiers ans de votre vie…» (1851), «Не знаю я, коснется ль благодать…» (1851), «Все, что сберечь мне удалось…» (1856), «Все отнял у меня казнящий Бог…» (1873). См. также статью С. А. Долгополовой «Стихи к Эрнестине Дёрнберг. 1834–1838» // Летопись 1999. С. 291–297.

Публикуется впервые на языке оригинала по автографу — РГБ. Ф. 308. К. 1. Ед. хр. 17. Л. 1–2.

Первая публикация в русском переводе — Изд. 1980. С. 45–46.



1Поездка была организована в честь первой годовщины открытия железной дороги между Мюнхеном и Аугсбургом.

2О ком идет речь, неизвестно.

3Й. А. фон Маффай, основатель паровозостроительного завода.

4Вероятно, речь идет о дочери придворного баварского банкира С. А. Эйхталя Анне Софии, в замужестве гр. Берхем.

5Виконт К. М. Ментк и его жена М. Ментк, мачеха Эрн. Ф. Тютчевой.

6Вел. кн. Мария Николаевна, дочь императора Николая I; с 1837 г. замужем за герцогом Максимилианом Лейхтенбергским, после его смерти (1852) в морганатическом браке с гр. Г. А. Строгановым. Тютчев впервые представлен ей 22 августа/3 сентября 1840 г. в Мюнхене. Ей посвящено стихотворение «Живым сочувствием привета…», написанное в Мюнхене вскоре после знакомства и датированное К. В. Пигаревым предположительно октябрем 1840 г. В ГАРФ в собрании вел. кн. Сергея Александровича (Ф. 728. Оп. 1. Ед. хр. 3019. Л. 28–29) имеется список этого стихотворения, выполненный неустановленной рукой и датированный январем 1841 г. Этот, видимо ранний, вариант значительно отличается от известного автографа и списка (наст. изд. Т. 1. С. 187, 472), поэтому приводим его здесь полностью.

Нет, нет. Тот дар существованья
Не даром свыше получил,
Кто в жизни вашего вниманья
Хоть миг единый уловил.

Поэт в толпе людей затерян,
Но редко вторит их страстям.
Поэт, конечно, суеверен, —
Но редко служит он властям.

Перед кумирами немыми
Проходит он, главу склонив,
Или стоит он перед ними
Смущен иль гордо-боязлив…

Но если вдруг из-под покрова
Небесный голос пропоет
И сквозь величия земного
Вся прелесть женщины блеснет,

О, как в нем сердце пламенеет,
Как он восторжен, умилен!..
Пускай служить он не умеет, —
Боготворить умеет он!

Вел. кн. Мария Николаевна высоко ценила поэтический дар Тютчева. В 1840 г. она писала из Мюнхена о тютчевском стихотворении «Осенний вечер» своему бывшему учителю российской словесности поэту и критику П. А. Плетневу: «Осенний вечер, Т…ва, прекрасно! И точно так: я наслаждалась перед болезнию в Тегернзее осенними вечерами <…> Горы, леса, небо и озеро казались вызолоченными, а солнца уже не видать» (Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым. СПб., 1896. Т. 1. С. 183–184).

7В местечке Амергау (Верхняя Бавария) разыгрывались мистерии на евангельские темы.

*специальном рейсе (нем.)