Эрн. Ф. ТЮТЧЕВОЙ

28 августа/9 сентября 1843 г. Петербург



St-Pétersbourg. Ce 9 septembre 1843

  Ma chatte chérie. Ce ne sont que quelques lignes que je t’écris pour te dire que dans quelques heures j’aurai quitté Pétersb<ourg>. Je vais rejoindre les Krüdener à Péterhoff et de là le Comte Benkendorff emmène nous dans son château de Fall, proche de Réval. Il a mis une si obligeante insistance pour m’engager à l’y accompagner qu’il me fût impossible de refuser, sans impolitesse, sa proposition. Cette excursion, d’ailleurs, ne me détourne pas beaucoup de ma direction, et il n’y aura de retard que les quelques jours que je passerai chez lui. Comme j’ajourne les détails, je te dirai en peu de mots que j’ai vu dernièrement dans sa délicieuse maison de campagne la pauvre Grande-Duchesse Marie, bien triste encore de la perte de son enfant, mais toujours parfaitement bonne et aimable pour moi. Puis j’ai vu — mais qui n’ai-je pas vu? Tout le monde de connaissances de diverses dates et de divers grades m’a fait fort bon accueil. Mais pour obtenir ici quelque chose de plus substantiel que de politesses il faudrait passer dans ce pays non pas trois semaines, mais un an et même deux. Or, c’est là un sacrifice que je n’ai ni les moyens, ni la volonté de m’imposer.

  J’oubliais, ma chatte, de te remercier de ta lettre du 16 du mois dernier. Maintenant tu vas m’écrire une à Berlin que tu adresseras à notre légation et par présomption tu m’écriras aussi quelques lignes poste restante à Lübeck. — Ce n’est pas que j’ai changé d’avis, quant à la route que je vais prendre, mais comme à la rigueur il serait possible que je fusse obligé de me rabattre sur Lübeck, je veux, quelque parti que je prenne, avoir la chance de trouver à mon arrivée en Allemagne quelques mots de toi. Que toi sois avertie! — Quelqu’un qui s’est mis particulièrement en frais d’amabilité, c’est l’ami Guédéonoff que j’ai rencontré par hasard dans un café. Je l’avais si complètement oblitéré que je me suis vu finalement obligé de recourir à un tiers pour savoir qu’il était. Quant à lui, il est tout plein encore des souvenirs d’Ostende1 et vous porte religieusement dans son cœur, ta belle-sœur et toi. Pour preuve il m’a chargé de vous porter de sa part je ne sais quels objets en cuir de Russie. Avec cela il est bien sûr de rester en bonne odeur auprès de vous.

  Adieu, ma chatte chérie. Puisse mon départ d’ici pour Péterhoff être un acheminement vers mon retour. Je compte toujours que je serai près de toi dans les derniers jours de ce mois. Mais j’ai pei<ne> à croire à tant de bonheur. — Mes amitiés à t<on> frère et à Casimire. J’embrasse les enfants.

  C’est une triste date pour moi que la date d’aujourd’hui — 9 sept<embre>. Cela a été le plus affreux jour de ma vie, et sans toi il en aurait probablement été le dernier2. Que Dieu te conserve.

Перевод

С.-Петербург. 9 сентября 1843

  Милая моя кисанька, пишу тебе лишь несколько строк, дабы сообщить, что через несколько часов выезжаю из Петербурга. Я заеду к Крюденерам в Петергоф, а оттуда граф Бенкендорф повезет нас к себе в замок Фалль, под Ревелем. Он с такою любезной настойчивостью приглашал меня сопутствовать им, что отклонить его предложение было бы невежливо. К тому же эта поездка не слишком отклоняет меня от моего пути и задержка выразится лишь в нескольких днях, которые я проведу у него. Подробности я пока откладываю, а скажу только в нескольких словах, что намедни я посетил в прелестном загородном дворце великую княгиню Марию Николаевну, которая все еще сильно горюет о смерти ребенка, но по-прежнему безукоризненно добра и любезна со мной. Видел еще — да кого только я не видел! Все это сонмище знакомцев разного времени и разных чинов оказало мне отменный прием. Но, чтобы добиться тут чего-нибудь посущественнее проявлений вежливости, надо было бы прожить не три недели, но год, а то и все два. Это, однако, жертва, на которую обречь себя я не имею ни возможности, ни желания.

  Чуть было не позабыл, кисанька, поблагодарить тебя за письмо от 16 числа минувшего месяца. Теперь напиши мне одно письмо в Берлин, в адрес нашей миссии, и на всякий случай напиши несколько слов также и в Любек, до востребования. Не то чтобы я изменил свои намерения относительно пути, но может случиться, что я буду вынужден свернуть на Любек, и мне хочется, вне зависимости от того, на что я решусь, найти по приезде в Германию несколько строк от тебя. Итак, я тебя предупредил. — Кто особенно рассыпался в любезностях, так это наш приятель Гедеонов, которого я случайно повстречал в кофейне. Я настолько забыл его, что в конце концов мне пришлось обратиться к третьему лицу, чтобы узнать, кто он такой. А он так полон воспоминаниями об Остенде1 и так благоговейно хранит в своем сердце и твою невестку и тебя. В доказательство сего он поручил мне отвезти вам от его имени какую-то вещицу из русской кожи. Этим он твердо рассчитывает сохранить ваше благоволение.

  Прости, милая моя кисанька. Да будет мой отъезд в Петергоф началом моего возвращения к тебе. Я по-прежнему рассчитываю, что приеду к тебе в последних числах сего месяца. Но мне с трудом верится в такое счастье. — Мой самый дружеский поклон твоему брату и Казимире! Целую детей.

  Сегодняшнее число — 9 сентября — печальное для меня число. Это был самый ужасный день в моей жизни, и не будь тебя, он был бы, вероятно, и последним моим днем2. Да хранит тебя Бог.



  





КОММЕНТАРИИ:

Печатается впервые на языке оригинала по автографу — РГБ. Ф. 308. К. 1. Ед. хр. 18. Л. На л. 17 об. адрес рукой Ф. И. Тютчева: «Bavière. A Madame de Tutcheff, née de Pfeffel, etc. etc., à Tegernsee, p<a>r Munich».

Первая публикация в русском переводе — Изд. 1980. С. 66–67.

Стиль даты определяется по штемпелю: «С.-Петербург. Авг. 28. 1843».



1Историк и драматург С. А. Гедеонов встречался с Ф. И. и Эрн. Ф. Тютчевыми, а также с К. Пфеффелем и его женой Каролиной («невесткой») в Остенде в июле — августе 1842 г. Н. И. Тютчев писал родителям 4/16 августа 1842 г.: «Остенде — место довольно унылое, есть тут несколько русских, в частности Путята, Гедеонов и т. д., которых мы видаем ежедневно» (ЛН-2. С. 206).

228 августа/9 сентября в Турине скончалась первая жена поэта Эл. Тютчева. По свидетельству близких, Тютчев за несколько часов поседел от горя. Позднее в беседе с дочерью Анной он говорил, вспоминая прошлую жизнь: «…теперь это всего лишь сон. И она также, она, которая была для меня жизнью, — больше чем сон: исчезнувшая тень. Она, которая была столь необходима для моего существования, что жить без нее казалось мне так же невозможно, как жить без головы на плечах. <…> Ах, как ужасна смерть, как ужасна! Существо, которое ты любил в течение двенадцати лет, которое знал лучше, чем самого себя, которое было твоей жизнью и счастьем, — женщина, которую видел молодой и прекрасной, смеющейся, нежной и чуткой, — и вдруг мертва, недвижна, обезображена тленьем. О, ведь это ужасно, ужасно! Нет слов, чтобы передать это. Я только раз в жизни видел, как умирают… Смерть ужасна!» (Тютчева А. Ф. Дневник. Запись 4/16 мая 1846 г. // ЛН-2. С. 216). Памяти первой жены посвящены стихотворения Тютчева «Еще томлюсь тоской желаний…» (1848 или 1849) и «В часы, когда бывает…» (1858).

Между тем внешняя жизнь шла своим чередом, и осиротевшие дочери Тютчева долго расценивали новый брак отца как предательство по отношению к памяти матери. 26 августа 1852 г. семнадцатилетняя Екатерина записала в дневнике: «Послезавтра, то есть 28, годовщина смерти доброй бедняжки мама́. Вот уже 14 лет, как у меня нет больше матери и та, что была ею, покоится в могиле под прекрасным солнцем Италии. Голубое небо и яркое солнце освещают землю, в которой почила та, кого я не могла знать, потому что она скончалась, когда мне не было и 2-х лет, но воспоминания о ней будят в моей душе смутное желание любви, совершенно незнакомой мне, но тем не менее представляющейся мне величайшим счастьем.

Господи, как хрупко и быстротечно наше счастье. Как ничтожны и обманчивы человеческие привязанности. Всего 14 лет прошло с тех пор, как Она умерла, а тот, кого Она страстно любила, кому Она посвятила свою жизнь, уже забыл ее, вернее, вспоминает о ней только как о мимолетном видении, стертом из памяти годами. Почивай в мире, милая тень, ты обрела гавань, и Тот, в Чьих пределах ты ныне пребываешь, не предаст тебя никогда…» (РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 183. Л. 83–83 об. Перевод с фр.).