И. С. АКСАКОВУ

29 сентября 1868 г. Петербург

Петерб<ург>. 29 сентября

Вот на чем остановились пока относительно самаринских изданий. Сборник не будет допущен в продажу, но разрешено выдавать его, не стесняясь, желающим ¹. — Полумера — но знаменательная. Мне сдается, что впечатление было сильное, нечто вроде откровения, и что оно отзовется на деле. Но надо дать время лекарству подействовать на организм, и, по-моему, хорошо было бы приостановить, на время, полемику по этому вопросу ².

О какой-либо законодательной мере противу печати до сих пор ничего не слышно. Личных полицейских преследований также не предвидится. Канцлер отзывается о самаринском издании с большою похвалою и сознается, что он узнал из него много нового, ему вовсе неожиданного, уверяет даже, что он дал знать влиятельным лицам Остзейского края, что если они самым положительным образом не выскажутся в смысле полнейшей органической солидарности с Россиею, то чтобы они не рассчитывали на его сочувствие… Но все это, разумеется, одни слова.

Автор баденской брошюрки теперь известен. Это наш поверенный в делах в Веймаре ³. — Канцлер знал это, но не дочитал брошюрки до конца, и когда я указал ему на этот глупо-гнусный намек на последней странице, он вознегодовал.

Теперь перейдем к чему-либо более серьезному. — Из беседы с канцлер<ом> я заметил какое-то вновь возникающее поползновение к сближению с римским двором. Странно, невероятно, немыслимо, но оно так. Теперь перечитайте всю нашу дипломатическую переписку по случаю разрыва с папою, наши обвинения, наши улики в неискренности, в злонамеренности, в явной лжи и проч.⁴ — и вопреки всему этому… По прочтении книги Попова ⁵, так наглядно выставившей все положение дела, высказано ему было также полнейшее сочувствие — и все-таки…

Тут, мне кажется, был бы повод для нашей печати, хоть бы для редакции «Москвы», серьезно и вполне чистосердечно заняться разрешением психологической задачи: отчего в наших правительственных людях, даже лучших из них, такая шаткость, такая податливость, такая неимоверная, страшная несостоятельность? Дело, мне кажется, объясняется удовлетворительно следующим анекдотом, рассказанным мне графом Киселевым ⁶. Раз, беседуя с ним о каком-то политическом вопросе, покойный государь сказал ему: «Я бы мог подкрепить мои доводы примерами из истории, но в том-то и беда, что истории-то меня учили на медные гроши». — Слово это и теперь применимо ко всем почти правительствующим, и потому следовало бы, чтобы печать, без желчи, без иронии, в самых ласковых и мягких выражениях сказала бы им: «Вы все люди прекрасные, благонамеренные, даже хорошие патриоты, но всех вас плохо, очень плохо учили истории». — И потому нет ни одного вопроса, который бы они постигали в его историческом значении, с его исторически-непреложным характером. — И затем следовало бы сделать перечень, короткий, но осязательный, указывая на их глубокие, глубоко скрытые в исторической почве корни.

Касательно, напр<имер>, наших отношений к католичеству, их что́ смущает! Почему, при всей нашей терпимости, мы осуждаем себя на нескончаемую борьбу с западною церковью. Итак, придется, в сотый раз, им выяснить дело, что в среде католичества есть два начала, из которых, в данную минуту, одно задушило другое: христианское и папское. Что христианск<ому> началу в католичестве, если ему удастся ожить, Россия и весь православный мир не только не враждебны, но вполне сочувственны, между тем как с папством раз навсегда, основываясь и на тысячелетнем и на трехсотлетнем опыте, нет никакой возможности ни для сделки, ни для мира, ни даже для перемирия. Что папа — и в этом заключается его raison d’être ^* — в отношении к России всегда будет поляком, в отношении к православным христианам на Востоке всегда будет туркою.

И тут кстати было бы привести известную поговорку между восточными христианами, доказывающую, как инстинкт народных масс выше умозрений образованного люда. Поговорка гласит: Все Господь Бог хорошо сотворил, все, кроме султана турецкого и Римского папы, — и потому, чтобы исправить свою ошибку, он поспешил создать царя Московского.

Засим можно бы было заявить впервые — от лица всего православного мира — о роковом значении предстоящего в Риме мнимо-вселенского собора ⁷, о возлагаемой на нас, Россию, в совокупности со всем православным Востоком, неизбежной, настоятельной обязанности протеста и противудействия, и засим — трезво и умеренно предъявить о вероятной необходимости созвания в Киеве, в отпор Риму, православного Вселенского собора ⁸.

Не следует смущаться, на первых порах, тупоумным равнодушием окружающей нас среды… Они, пожалуй, не захотят даже понять нашего слова. Но скоро, очень скоро обстоятельства заставят их понять. Главное, чтобы слово, сознательное слово было сказано: Рим, в своей борьбе с неверием, явится с подложною доверенностию от имени Вселенской церкви. Наше право, наша обязанность — протестовать противу подлога и т. д.

КОММЕНТАРИИ:

Печатается по автографу — РГАЛИ. Ф. 10. Оп. 2. Ед. хр. 25. Л. 52–55 об.

Первая публикация — ЛН-1. С. 342–344.

Год написания устанавливается по содержанию (см. примеч. 2—4).

¹Речь идет о решении Совета Главного управления по делам печати относительно изданной в Праге книги Ю. Ф. Самарина «Окраины России» (см. письмо 420, примеч. 3). Как председатель Комитета цензуры иностранной Тютчев подписывал разрешения на выдачу книги.

²Книга Самарина послужила для Аксакова поводом возобновить обсуждение остзейского вопроса, прерванное в марте 1867 г. (см. письмо 353, примеч. 1 и 3). Опираясь на факты, изложенные Самариным, Аксаков резко критиковал деятельность властей прибалтийских губерний, а вместе с тем и деятельность царской администрации в целом (Москва. 1868. № 127, 128, 130, 136, 138, 139 и 141 от 10, 11, 13, 21, 24, 25 и 28 сент.). Совету Тютчева Аксаков не последовал. Он неоднократно возвращался к остзейским проблемам и к книге Самарина (Москва. 1868. № 148 и 154 от 8 и 15 окт.), что повлекло за собой приостановку «Москвы» на 6 месяцев, а затем и окончательное ее прекращение.

³Автор анонимной брошюры «Lettre à Mr Samarine sur ses brochures “Окраины России”» (Baden-Baden, 1868) — русский поверенный в Веймаре бар. Ф. К. Мейендорф. Он расценивал книгу Самарина как призыв к мятежу. Аксаков полемизировал с ним на страницах «Москвы» (1868. № 136, 21 сент.). Позднее отвечал ему и Самарин: «Réponse de G. Samarine à une lettre anonyme de Baden-Baden sur ses brochures “Окраины России”» (В., 1869).

⁴В ноябре 1866 г. были прерваны дипломатические отношения между Россией и Ватиканом. О дипломатической переписке по этому поводу см.: письмо 102, примеч. 5.

⁵А. Н. Попов. Последняя судьба папской политики в России. 1845–1867. СПб., 1868.

⁶Имеется в виду гр. П. Д. Киселев, бывший посол во Франции.

⁷29 июня 1868 г. папа Пий IX объявил о созыве в Ватикане Вселенского собора, который должен был провозгласить (и провозгласил) догмат о непогрешимости папы. Тютчев называл будущий Собор «мнимо-вселенским», поскольку в нем не приняли участия ни православная, ни протестантская церкви, также приглашенные для участия в нем.

⁸По-видимому, Аксаков намеревался последовать этой программе: 22 октября в «Москве» (№ 160) была напечатана его статья о предстоящем Соборе, которая должна была открыть соответствующий цикл статей. Однако приостановка газеты (см. примеч. 2) помешала осуществлению этого замысла.

^*смысл существования (фр.).