"Сияет солнце, воды блещут…"
Сияет солнце, воды блещут,
На всем улыбка, жизнь во всем,
Деревья радостно трепещут,
Купаясь в небе голубом.
Поют деревья, блещут воды,
Любовью воздух растворен,
И мир, цветущий мир природы,
Избытком жизни упоен.
Но и в избытке упоенья
Нет упоения сильней
Одной улыбки умиленья
Измученной души твоей…
КОММЕНТАРИИ:
Автограф — ИРЛИ. Ф. 1. Оп. 27. Ед. хр. 76. Л. 4.
Первая публикация — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 48. Вошло в Изд. 1854. С. 98; Изд. 1868. С. 131; Изд. СПб., 1886. С. 180; Изд. 1900. С. 186.
Печатается по первой публикации.
Верхняя часть листа рукописи с 1-3-й строками стихотворения оторвана. После текста помета: «Каменный остров. 28 июля».
Датируется 28 июля 1852 г. На Каменном острове (СПб.) поэт жил с июня по сентябрь 1852 г.
В последней строфе обращение к Е. А. Денисьевой.
А. А. Фет заметил словосочетание «поют деревья»: «…деревья поют у г. Тютчева! Не станем, подобно классическим комментаторам, объяснять это выражение тем, что поют сидящие на деревьях птицы, — это слишком рассудочно; нет! нам приятнее понимать, что деревья поют своими мелодическими весенними формами, поют стройностию, как небесные сферы. Зато каким скачком рвется вперед, со второго куплета, лиризм стихотворения, и без того погружающего читателя с первого полустишия в море весеннего восторга. Стихотворение — все чувство, все восторг, но и в нем, при последнем куплете, поэт не ушел от вечной рефлексии. Чувствуешь, что и в минуту наслаждения природой, он ясно видит причину своего восторга» (Фет. С. 76–77).
Р. Ф. Брандт был более сдержан в оценке: «В этой пьеске, не лишенной красоты и силы, мне не нравятся повторения: «воды блещут» (стр. I) и «блещут воды» (II-я), «мир… Избытком жизни упоен» (II-я) и «в избытке упоенья» (III-я). Странно, затем, что здесь «поют деревья»: по Фету, они поют, должно быть, «своими мелодическими весенними формами» — он, кажется, прав, что нечего думать о поющих в ветвях птицах» (Материалы. С. 53–54).
Д. С. Дарский увидел в стихотворении «религию Тютчева»: «Как далеко отошел он, повинуясь внушениям инстинктов, от истощенных византийских ликов, от святынь сверхжизненных и неприступных. Теперь ему ближе стал ясный мир эллинских богов. Возвращаясь к божественной природе, Тютчев стремился перестроить себя на древний лад» (Дарский. С. 72–73) (А. Ш.).
