На новый 1855 год
Стоим мы слепо пред Судьбою,
Не нам сорвать с нее покров…
Я не свое тебе открою,
Но бред пророческий духов…
Еще нам далеко до цели,
Гроза ревет, гроза растет, —
И вот — в железной колыбели,
В громах родится Новый год…
Черты его ужасно-строги,
Кровь на руках и на челе…
Но не одни войны тревоги
Несет он миру на земле!
Не просто будет он воитель,
Не исполнитель Божьих кар, —
Он совершит, как поздний мститель,
Давно обдуманный удар…
Для битв он послан и расправы,
С собой несет он два меча:
Один — сражений меч кровавый,
Другой — секиру палача.
Но для кого?.. Одна ли выя,
Народ ли целый обречен?..
Слова неясны роковые,
И смутен замогильный сон…
Другие редакции и варианты
1 Стоим мы слепы пред судьбою:
Списки — Альбом Тютчевой. С. 143; РГАЛИ.
Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 183. Л. 55 об.; ед. хр. 184. Л. 57 об.;
Изд. 1868. С. 166; Изд. СПб., 1886. С. 210; Изд. 1900. С. 210.
4 А бред пророческий Духов.
Автограф — РНБ, альбом Г. П. Данилевского. Л. 21;
Изд. 1868. С. 166; Изд. СПб., 1886. С. 210; Изд. 1900. С. 210.
4 А бред пророческих Духов.
Списки — Альбом Тютчевой. С. 55; РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 184. Л. 57 об.
5 Еще нам далеко от цели
Список — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1.
Ед. хр. 184. Л. 57 об.
5 Нам далеко еще до цели —
Список — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 184 Л. 57 об.
8 В громах родился Новый год…
Автограф — РНБ, альбом Г. П. Данилевского. Л. 21.
Списки — Альбом Тютчевой. С. 55; РГАЛИ.
Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 183. Л. 55; ед. хр. 184. Л. 57;
ед. хр. 184. Л. 57 об. — 58 об.
12 Принес он людям на земле
Автограф — РНБ, альбом Г. П. Данилевского. Л. 21; Списки — РГАЛИ.
Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 183. Л. 55 об.;
ед. хр. 184. Л. 57, Л. 57 об. — 58 об.
12 Несет он людям на земле
Список — Альбом Тютчевой. С. 143. Изд. 1868. С. 166 и след. изд.
14 Но, исполнитель тяжких кар,
РА. 1867. № 12. Стлб. 1638.
16 Давно задуманный удар
Автограф — РНБ, альбом Г. П. Данилевского. Л. 21.
Списки — Альбом Тютчевой. С. 143; РГАЛИ.
Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 183. Л. 55 об. — 56; ед. хр. 184.
Л. 57 об. — 58 об.; Изд. 1868. С. 167 и след. изд.
18 С собой принес он два меча:
Автограф — РНБ, альбом Г. П. Данилевского. Л. 21;
Списки — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 183. Л. 55 об;
ед. хр. 184. Л. 57 об. — 58 об.
20 Другой — секира палача.
Список — Альбом Тютчевой. С. 143–143 об.; Изд. 1868. С. 167 и след. изд.
21 Но на кого?.. Одна ли выя,
Списки — Альбом Тютчевой. С. 143; РГАЛИ.
Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 183. Л. 55 об.; ед. хр. 184.
Л. 57 об. — 58 об.; Изд. 1868. С. 167 и след. изд.
24 И смутен замогильный стон
Список — Альбом Тютчевой. С. 143 об.; Изд. 1868. С. 167 и след. изд.
КОММЕНТАРИИ:
Автограф — РНБ, альбом Г. П. Данилевского. Л. 21.
Списки — Альбом Тютчевой (с. 143–143 об.); РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 183. Л. 55 об. — 56; ед. хр. 184. Л. 57 об. — 58 об. Список рукою А. П. Елагиной.
Первая публикация — РА. 1867. № 12. Стлб. 1638; вошло в Изд. 1868. С. 166–167; Изд. СПб., 1886. С. 210–211; Изд. 1900. С. 210–211.
Печатается по первой публикации с уточнением по автографу: слово «Божьих» в 14-й строке было заменено по цензурным причинам на «тяжких» (Изд. 1987. С. 399).
Спорным остается вопрос о датировке. В примечании к первой публикации П. И. Бартенев, издатель РА, писал: «В начале 1855 года нам довелось услышать эти стихи в одном тесном приятельском кружке; но они были весьма мало распространены, почти вовсе не ходили по рукам, как другие тогдашние произведения, и до сих пор мы не встречали их в печати. Между тем стоит перенестись мыслию к злосчастной эпохе Альмы и Инкермана, стоит вспомнить напряжение всей Европы, тогдашнюю общественную и политическую духоту, чтобы понять, какой животрепещущий смысл имело это стихотворение для того времени. Нельзя не признать за ним высокого историко-литературного значения. Мы испросили у автора обязательного дозволения закрепить печатью эти удивительные в их поэтической чуткости строфы» (РА. 1867. № 12. Стлб. 1638–1639). В РА, Изд. 1868, Изд. СПб., 1886, Изд. 1900 опубликовано под заглавием «На новый 1855 год», в Изд. 1900 датировано 1854 г. В списках дата уточняется: «31 декабря 1854» (Альбом Тютчевой). Под заглавием «На 1-е янв. 1855 г.» записано в альбоме Е. Ф. Тютчевой, «На 55 год» — в списке Елагиной. Между тем в альбоме писателя Г. П. Данилевского (1829–1890) произведение озаглавлено: «1856», а записка, предшествующая тексту стихотворения, датируется следующим образом: «С.-Петербург. 31 декабря, 1855» (см. Лирика I. С. 166, 409). Время создания, указанное в списках и печатных изданиях, свидетельство Бартенева и текст автографа (с чередованием глаголов прошедшего и будущего времени, характеризующих действие наступающего года) позволили А. А. Николаеву высказать предположение, что заглавие «1856» в альбомной записи вызвано актуальностью пророчеств Тютчева не только для 1855 г., но и для следующего года (Изд. 1987. С. 399).
В записке, адресованной владельцу альбома Г. П. Данилевскому, Тютчев пишет: «Вы спрашиваете, милый поэт мой, нет ли у меня мысли о наступающем годе?.. У меня собственно — никакой. Назвать вам мысль — чужая. Чья же именно?.. Это довольно трудно объяснить — да и не нужно». В записке и в тексте стихотворения содержится намек на спиритические сеансы, популярные в светских кругах во время Крымской войны. П. И. Бартенев вспоминал, «как в 1853-55 годах в Москве почти в каждом сколько-нибудь барском доме до поздней ночи засиживались за вертящимися столами, а в магазинах продавались особые приспособления карандаша для таинственных начертаний. Занятия эти внушили Ф. И. Тютчеву его пророческие стихи: «Стоим мы слепо пред Судьбою…» (в декабре 1854 г.)» (РА. 1892. № 8. С. 482).
По всей видимости, стихотворение, созданное под новый, 1855 г., поэт вписал в альбом Данилевского годом спустя.
Осмысляя события Крымской войны, Тютчев писал в письме Эрн. Ф. Тютчевой от 21 мая 1855 г. о «недомыслии, которое наложило свою печать на наш политический образ действий» и сказалось «в нашем военном управлении». «Подавление мысли было в течение многих лет руководящим принципом правительства. Следствия подобной системы не могли иметь предела или ограничения — ничто не было пощажено, все подверглось этому давлению, всё и все отупели» (Изд. 1984. Т. 2. С. 231).
Образ с кровью творимой молитвы «Черты его ужасно строги, Кровь на руках и на челе!..» подчеркивает и безмерность страданий русского народа, и поругание самого святого. В конце 1853 г. в письме к жене Тютчев с горечью отмечал, что в Петербурге очень много людей, которые, «благодаря своему положению», могут причинить России «гораздо больше вреда», чем ее нынешние враги (цит. по: СН. 1914. Кн. 18. С. 61–63. Письмо от 24 ноября 1853 г.). Поэт был возмущен непатриотизмом людей, стоящих у власти, и беспечностью, равнодушием светского общества. После севастопольской катастрофы он согласился с женой: «…О да, ты вполне права, — наш ум, наш бедный человеческий ум захлебывается и тонет в потоках крови, по-видимому — по крайней мере так кажется, — столь бесполезно пролитой…» (Письмо от 17 сентября 1855 г. Цит. по: Изд. 1984. Т. 2. С. 238).
В письме к Эрн. Ф. Тютчевой от 20 июня 1855 г. поэт говорит о предощущении переворота, который «как метлой» сметет «ветошь» русского общества». «Пока у нас все еще, как в видении Иезекииля. Поле усеяно сухими костями. Оживут ли кости сии? Ты, Господи, веси! Но, конечно, для этого потребуется не менее чем дыхание Бога, — дыхание бури…» (там же. С. 235).
Крымскую войну поэт воспринимал как величайшую катастрофу. «…Никогда еще, быть может, не происходило ничего подобного в истории мира: империя, великая, как мир, имеющая так мало средств защиты и лишенная всякой надежды, всяких видов на более благоприятный исход» (там же. С. 239). Виновным в сложившемся положении Тютчев считал императора Николая I. «Для того чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека, который в течение своего тридцатилетнего царствования, находясь постоянно в самых выгодных условиях, ничем не воспользовался и все упустил, умудрившись завязать борьбу при самых невозможных обстоятельствах», — писал Тютчев жене 17 сентября 1855 г. (там же. С. 239).
Н. Оцуп (Ф. И. Тютчев / Числа. Париж, 1930. № 1. С. 150–161) полагал, что «многое» «от лучшего, глубочайшего Тютчева» содержит в себе стих. «На новый 1855 год»; по мнению критика, политические стихи поэта написаны в большинстве своем не «без доли ложного пафоса», носят «приподнятый и какой-то не по-тютчевски безапелляционный тон». «Все, однако, меняется<…>, когда Тютчев прикасается не к поверхности события, а к стихии, скрытой за ним. Перечитайте хотя бы стихотворение «На новый 1855 год». <…> Слова и намеки напряжены, тревожны. Атмосфера, внушаемая Тютчевым, такая, как если бы он писал о каком-либо грозном явлении природы. Заботы о преходящем, расчеты политика и дипломата уступили место «инстинкту пророчески глухому». Тютчев обмолвился в этих стихах даже прямым предсказанием (тогда же сбывшимся) о смерти Николая I и военном разгроме России. Уж одних этих строчек довольно для реабилитации политических стихов поэта, уступающих другим его стихам, но неотъемлемых от его творчества».
Попытка расшифровать «неясные «роковые» слова, звучащие в ответ на вопрос: «Но для кого?..» последней строфы стихотворения, была сделана в книге А. Лежнева «Два поэта. Гейне. Тютчев» (М., 1934). Несмотря на «библейский язык предсказаний» произведения Тютчева, критик задает риторические вопросы: «Что это? предсказание революции? предчувствие гибели старого порядка вещей, гражданской войны, несущей месть и воздаяние? Не отсюда ли этот язык, напоминающий язык «Кар» Гюго и «Ямбов» Барбье, эта пламенная и величавая риторика трибуна?» Отмечен провидческий характер предсказаний поэта: «Россия проиграла войну и утратила руководящую роль в европейской политике, а Николай I пал, «пораженный Провидением»… Военная неудача и дипломатическое поражение России оценивается Лежневым как «чересчур мизерно [е] даже в глазах Тютчева-дипломата». «Апокалиптические формы» предчувствия поэта истолковываются как ожидание революции. «И если не социальный катаклизм, не революция, то к чему бы этот язык трибуна? Это увлечение и эти угрозы? Этот обращенный к обширной аудитории пафос? Страх перед грозным будущим здесь прикрывает тайную симпатию к году-мстителю» (с. 31–33). Критик как бы забывает факт неприятия Тютчевым революции (см. его работу «Россия и революция», 1849) и преуменьшает масштабы последствий Крымской войны 1853–1856 гг. «После 1856 г. Россия оказывала на европейские дела меньше влияния, чем в любой период по окончании Великой северной войны в 1721 году, и так и не добилась того преобладания, каким она пользовалась до 1854 г.» — наблюдение современного английского историка Алана Тэйлора (Цит. по: Кожинов. С. 323).
Поражение русской армии тяжело переживалось поэтом. В дневнике А. Ф. Тютчевой сохранилось свидетельство «подавляющего и ошеломляющего впечатления севастопольской катастрофы» (слова Тютчева. Письмо к жене от 9 сентября 1855 г. Цит. по: Изд. 1984. Т. 2. С. 235): «…Мой отец только что приехал из деревни, ничего еще не подозревая о падении Севастополя. Зная его страстные патриотические чувства, я очень опасалась первого взрыва его горя, и для меня было большим облегчением увидеть его не раздраженным; из его глаз только тихо катились крупные слезы…» (При дворе-1. С. 49). 17 сентября 1855 г. Тютчев писал о возможном возвращении России «на верный путь» — ценою «долгих и весьма жестоких испытаний» (Изд. 1984. Т. 2. С. 239) (А. М.).
