И. Н. и Е. Л. ТЮТЧЕВЫМ
1/13 декабря 1839 г. Мюнхен
Munich. Ce 1/13 décembre 18<39>
C’est le 24 du mois d<ernier>, le jour même de la fête de maman que j’ai reçu votre lettre, chers papa et maman. J’avais bien pensé à vous, ce jour-là et la veille. Mais la lettre, je n’avais guères l’espérer. Elle m’a fait grand plaisir. — Il me tarde bien de vous revoir. Et si Dieu nous prête vie jusqu’au printemps prochain, nous nous reverrons, bien sûr. C’est une chose décidée, irrévocablement décidée. Ma femme vous écrit sous ce pli1. Voilà trois mois que par mes hésitations, par mes délais, je l’empêche de vous écrire. Ne m’en voulez pas et surtout n’attribuez pas à de la paresse cette impossibilité d’écrire. Ce que c’est je n’en sais rien. Toutefois, ne soyez pas en peine de moi. Car j’ai, pour veiller sur moi, le d<évoue>ment de l’être, le meilleur que Dieu ait jamais fait. Ce que je vous dis, ce n’est pas une exagération. Ce n’est que justice.
Je ne vous parle pas de son affection pour moi. Vous-même trouveriez peut-être qu’il y a de l’excès. Mais ce dont je ne puis assez me louer et la remercier, c’est de la tendresse et de ses soucis pour les enfants. Pour eux, la perte qu’ils ont faite est presque réparée. Nous les avons pris chez nous, aussitôt arrivés à Munich2, et quinze jours après les enfants lui étaient attachés comme s’ils n’avaient jamais eu d’autre mère. Moi aussi, je n’ai jamais vu de nature plus sympathique aux enfants que la sienne. Oui, c’est une bien noble et bien excellente nature et je la recommande vivement à votre amitié. Pour les détails je vous renvoie à sa lettre. Nous sommes venus ici à la fin de septembre. Notre intention avait été d’aller passer cet hiver à Pétersb<ourg>, mais l’état de Nesty s’étant tout à fait déclaré vers cette époque3, nous avons été obligés de renoncer à ce projet. Mais, comme je vous l’ai dit, ce n’est qu’une partie remise jusqu’au printemps prochain.
A mon arrivée ici, j’ai écrit <à> C<om>te de Nesselrode pour me démettre de ma place de secrétaire à Turin et pour le prier de <m’>autoriser de passer cet hiver à l’étranger4. Il m’a répondu avec beaucoup d’obligeance, en m’accordant ma demande. Maintenant voici quelles sont mes intentions. Au mois de mai prochain nous irons à Pétersb<ourg>, ainsi que j’en ai déjà pris l’engagement vis-à-vis du Ministère et à moins qu’on ne mquelque poste <déci>dément avantageux, quelque avancement extraordinaire — ce qui est peu probable, à moins, dis-je, d’une chance pareille, je suis bien résolu à quitter la carrière diplomatique et m’établir définitivement en Russie. C’est le vœu de Nesty pour le moins aussi que le mien. Je suis <las de> cette existence de l’homme sans patrie, et <il est temps> de songer à se préparer une retraite pour <l’âge> qui vient. Il est surtout temps de vous <voir> pour ne <plus> vous quitter. Que <Dieu nous donne encore> quelques années pour réparer le temps perdu.
Cette lettre, <je s>uppose, vous trouvera encore à Minsk, auprès de Dorothée et de son mari5. Dites-leurs mille amitiés de ma part. Je n’ai pas écrit à Dorothée depuis sa dernière lettre. Mais s’est qu’il y a des choses dont il m’est impossible de parler; des souvenirs qui saignent toujours et ne guériront jamais.
Nicolas vous aura déjà quitté à présent. S’il en est ainsi, veuillez, je vous prie, lui faire parvenir à Varsovie la lettre que lui écrit ma femme6. Quant à moi, je compte lui écrire directement. Mais est-il toujours à Varsovie et quelle est son adresse?
Je ne vous parle pas de la vie que nous menons ici. C’est une vie fort retirée et paisible. Les enfants, Maltitz et sa femme, la tante de Clotilde, son père et ses frères7, vo<ilà> ce qui forme notre société h<abituelle>. Je vois souvent Северин qui me témoigne b<eau>cou<p> d’amitié. En fait de Russes il y a encore ici le <vieux Comte> Tolstoy avec sa fille, la C<omt>esse Закревск<ая>8 qui chaque fois que je vais le voir, me <charge> de compliments pour vous. — Pour cette fois adieu, je vous <écrirai> dans quelques jours.
Перевод
Мюнхен. 1/13 декабря 1839
Я получил ваше письмо, любезнейшие папинька и маминька, 24 числа прошлого месяца, в самый день именин маминьки. В этот день и накануне я много думал о вас и не смел надеяться на письмо. Оно доставило мне большое удовольствие. Мне не терпится свидеться с вами. И если Бог продлит нам жизни до будущей весны, мы непременно увидимся. Дело это решенное, бесповоротно решенное. Моя жена пишет вам и вложит письмо в этот же конверт1. Уже три месяца своим колебанием, своим откладыванием я мешал ей написать вам. Не сердитесь на меня, особливо же не сочтите за лень эту невозможность писать. Я решительно не понимаю, что это такое. Однако не беспокойтесь обо мне, ибо меня охраняет преданность существа, лучшего из когда-либо созданных Богом. Это только дань справедливости. Я не буду говорить вам про ее любовь ко мне; даже вы, может статься, нашли бы ее чрезмерной. Но чем я не могу достаточно нахвалиться, это ее нежностью к детям и ее заботой о них, за что не знаю как и благодарить ее. Утрата, понесенная ими, для них почти возмещена. Тотчас по приезде в Мюнхен мы взяли их к себе2, и две недели спустя дети так привязались к ней, как будто у них никогда не было другой матери. Но я и не встречал натуры более располагающей к себе детей, нежели ее. Да, это натура весьма благородная и прекрасная, и я настоятельно поручаю ее вашей приязни. Подробности вы найдете в ее письме. Мы приехали сюда в конце сентября. Мы намеревались провести зиму в Петербурге, но ввиду того, что к этому времени положение Нести вполне определилось3, нам пришлось отказаться от этого проекта. Но, как я уже говорил вам, он только отложен до будущей весны.
По приезде сюда я написал графу Нессельроде, чтобы сложить с себя должность секретаря в Турине и просить его разрешения провести зиму за границей4. Он очень учтиво ответил мне согласием на мою просьбу. Теперь вот каковы мои намерения. В будущем мае мы поедем в Петербург, как я обязался перед министерством, и, если только мне не предложат какого-либо поста положительно выгодного, какого-либо необычайного повышения — что маловероятно — если, повторяю, не будет подобной счастливой случайности, я твердо решился оставить дипломатическое поприще и окончательно обосноваться в России. Нести желает этого не менее, чем я. Мне надоело существование человека без родины, и пора подумать о приискании приюта для надвигающихся лет. Особливо же пора свидеться с вами, чтобы более вас не покидать. Дай нам Господь еще несколько лет, дабы возместить потерянное время.
Предполагаю, что это письмо застанет вас еще в Минске у Дашиньки и ее мужа5. Передайте им тысячу дружеских приветствий от меня. Я не писал Дашиньке после ее последнего письма. Но это потому, что есть вещи, о коих невозможно говорить, — эти воспоминания кровоточат и никогда не зарубцуются.
Николушка уже, должно быть, от вас уехал. Если это так, то благоволите, прошу вас, доставить ему в Варшаву письмо моей жены6. Что до меня, я рассчитываю написать ему непосредственно. Но в Варшаве ли он еще, и каков его адрес?
Не пишу вам о нашем здешнем образе жизни; мы живем очень уединенно и тихо. Дети, Мальтиц и его жена, тетка Клотильды, ее отец и братья7 — вот кто составляет наше обычное общество. Я часто видаю Северина, который очень дружески ко мне относится. Из русских здесь еще старый граф Толстой со своей дочерью, графиней Закревской8, которая всякий раз, когда я у него бываю, поручает мне передать вам поклон. — На этот раз простите. Напишу вам через несколько дней.
КОММЕНТАРИИ:
Печатается впервые на языке оригинала по автографу — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Д. 72. Л. 22–23.
Первая публикация в русском переводе — Изд. М., 1957. С. 380–381.
1Письма Эрн. Ф. Тютчевой к родителям Тютчева неизвестны.
2Дочери Тютчева Анна, Дарья и Екатерина после смерти матери оставались на попечении ее тетки бар. Ганштейн в Мюнхене.
Ф. И. и Эрн. Ф. Тютчевы приехали в Мюнхен 25 августа/6 сентября и поселились на Бриеннерштрассе (Briennerstrasse), д. 18 (см.: Летопись, 1999. С. 229).
3Эрн. Ф. Тютчева ждала ребенка. 23 февраля/6 марта 1840 г. родилась дочь Мария Федоровна Тютчева.
520 декабря 1838 г. Н. В. Сушков был назначен минским гражданским губернатором и прослужил в этой должности вплоть до 16 декабря 1841 г. (см.: РГБ. Ф. 297. К. 12. Ед. хр. 16. Л. 1. Формулярный список).
6Письма Эрн. Ф. Тютчевой к брату поэта неизвестны. Сохранилось 59 писем писем Н. И. Тютчева к ней за 1850–1862 гг. (Мураново. Ф. 1. Оп. 1. Ед. хр. 571).
7Ап. П. Мальтиц в письмах к С. П. Шевыреву, жившему в это время неподалеку от Мюнхена, в Дахау, часто упоминает о своих встречах с Тютчевым: «Я горю нетерпением вновь повидаться с вами, и мой друг Тютчев — тоже» (14/26 сентября 1839 г.); «Когда же мы сможем побеседовать о наших литературных пристрастиях? Тютчев с нетерпением ждет встречи с вами» (17/29 сентября); «Я закончил довольно длинную поэму — около 500 строк — и горю нетерпением прочитать ее вам. А как подвигается русский Данте? <…> Что до г-на Тютчева, то он почти наверное вступит на те же снега и те же льды, что и мы с вами. Он намерен обратиться к классике, прежде всего латинской, и я заметил, что он весьма недурно знает Горация» (26 сентября/8 октября) (цит. по: Летопись 1999. С. 228–229). Тетка К. Мальтиц — Ганштейн, отец — гр. К. Ботмер. По сведениям А. Полонского, в Мюнхене в это время жили три брата Клотильды, офицеры баварской армии — гр. Фридрих, Ипполит и Максимилиан (Полонский. С. 102).
8Гр. Ф. А. Толстой, сенатор, известный собиратель рукописей. Родство, связывавшее Тютчева и гр. Ф. А. Толстого, было весьма отдаленным, Федор Иванович приходился Толстому пятиюродным племянником. А. Ф. Закревская, с 1818 г. замужем за А. А. Закревским, министром внутренних дел в 1828–1831 гг., позднее московским военным губернатором. Она была предметом увлечения поэтов Е. А. Боратынского, П. А. Вяземского, А. С. Пушкина.
