"Через ливонские я проезжал поля…"
Через ливонские1 я проезжал поля,
Вокруг меня все было так уныло…
Бесцветный грунт небес, песчаная Земля —
Все на душу раздумье наводило…
Я вспомнил о былом печальной сей земли —
Кровавую и мрачную ту пору,
Когда сыны ее, простертые в пыли,
Лобзали рыцарскую шпору…
И, глядя на тебя, пустынная река2,
И на тебя, прибрежная дуброва,
«Вы, — мыслил я, — пришли издалека,
Вы, сверстники сего былого…»
Так! вам одним лишь удалось
Дойти до нас с брегов другого света.
О, если б про него хоть на один вопрос
Мог допроситься я ответа!..
Но твой, природа, мир о днях былых молчит
С улыбкою двусмысленной и тайной, —
Так отрок, чар ночных свидетель быв случайный,
Про них и днем молчание хранит…
Другие редакции и варианты
2 Кругом меня все было так уныло.
4 Все на душу тоску лишь наводило.
13-14 [Так, вам единым удалось
До нас дойти с брегов другого света:]
И вам одним спастися удалось,
Пришельцы вы с брегов другого света:
17 Но о былом создание молчит
Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 5.
КОММЕНТАРИИ:
Автографы (2) — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 5 и 2.
Первая публикация — Совр. 1837. Т. VI. С. 395–396, под общим заголовком «Стихотворения, присланные из Германии», под номером XXV, с общей подписью «Ф.Т.». Затем — Совр. 1854. Т. XLIV. С. 15; Изд. 1854. С. 27; Изд. 1868. С. 31–32; Изд. СПб., 1886. С. 82; Изд. 1900. С. 75–76.
Печатается по беловому автографу. См. «Другие редакции и варианты» С. 242.
Первый автограф (л. 5) — черновой, карандашный, второй (л. 2) — беловой, чернилами. В движении от чернового варианта к беловому видна взыскательная стилистическая правка. Устранены грамматические неточности (во второй строке появилось слово «вокруг» вместо первоначального «кругом», в 13-й «…вам единым удалось» поэт заменил более правильным оборотом — «…вам одним лишь удалось»). Более существенна и принципиальна правка 4-й строки, в которой было: «Все на душу тоску лишь наводило»; поэт заменил «тоску» на «раздумье»; именно это слово обозначило ведущий тон стихотворения — медитации. 14-я строка в одном из черновых вариантов содержала характерное тютчевское слово «пришельцы» («Пришельцы вы с брегов другого света»), но вся была изменена. В стих. «Давно ль, давно ль, о Юг блаженный…» он сохранит это слово, примененное к себе («И ты, как Бог разоблаченный, / Доступен был мне, пришлецу?..). Тютчеву было свойственно проникать во внутренний мир человека, переходящего рубежи, так он осознавал нередко и себя.
Беловой автограф — на обороте листа с другими стихотворениями, пронумерованными: 1. «Через ливонские я проезжал поля…», 2. «(Дорогой)» — «Песок сыпучий по колени…», 3. «Есть в светлости осенних вечеров…»; на втором одноформатном листе и тем же почерком: 4. «Листья», 5. «Альпы», 6. «Mal’aria», 7. «Сей день, я помню, для меня…».
В беловом автографе дата — «1830», подчеркнутая и заключенная в скобки. Так и датируется стихотворение, написанное на обратном пути из Петербурга в Мюнхен; Тютчев выехал в конце сентября— начале октября 1830 г.
В пунктуации обращает на себя внимание тире в конце каждой строфы, за исключением 4-й, завершенной восклицательным знаком и многоточием, состоящим из шести точек. Хотя у Тютчева иногда тире приближается по смыслу к точке, все же оно чаще обозначает некоторую незавершенность, открытость высказывания и самой эмоции, как бы протяженной и не уместившейся в словах каждой строфы; создается в подтексте ощущение обширного мира «невыразимого», спрятанного в повторяющихся тире и в многоточии. Следуя современным грамматическим нормам, здесь заменены тире в конце строф многоточиями. Списки и печатные тексты воспроизводят беловой автограф.
Первое издание и дальнейшие отличаются от белового автографа только пунктуацией. Не всегда сохраняются тире и многоточия. Издания 1850-х гг. не различаются в оформлении текста; здесь сохраняются тире автографа в конце 3-й и 5-й строк, но отсутствуют все многоточия, за исключением конца 16–й строки. Изд. СПб., 1886 и Изд. 1900 почти не отличаются от предыдущих. Но в них, как и в первом издании, в конце указан год — «1830».
Н.А. Некрасов отозвался о стихотворении обобщенно, объединив его с другими — «В душном воздухе молчанье…», «О чем ты воешь, ветр ночной…», «Душа хотела б быть звездой…», «Так здесь-то суждено нам было…»: «Во всех этих стихотворениях есть или удачная мысль, или чувство, или картина, и все они выражены поэтически, как умеют выражаться только люди даровитые» (Некрасов. С. 220). С.С. Дудышкин нашел в нем, как и в «Смотри, как на речном просторе…», «Мужайтесь, о други, боритесь прилежно…», полноту «грустно-мужественного созерцания», что является, по мнению рецензента, одним из верных признаков поэтической натуры (Отеч. зап. С. 72). Л.Н. Толстой отчеркнул последнюю строфу этого стихотворения (ТЕ. С. 145). В.Я. Брюсов (Изд. Маркса. С. XXXII) относил его к числу тех («Близнецы», «Два голоса», «Две силы есть, две роковые силы…», «Природа — сфинкс», «По дороге во Вщиж»), которые по большей части представляют собой «размышления по поводу вековечных загадок мира и человеческой жизни <…> Их строфы, двустишия и отдельные стихи образуют блестящие афоризмы, давно вошедшие в обиход русской речи».
Р.Ф. Брандт (Материалы. С. 34) полагал, что в последней строфе («Но твой, природа, мир о днях былых молчит…») слово «мир» употреблено не в смысле «бытие» природы, а в смысле «мир-покой».
1Ливонские поля. Ливония в XII–XIII вв. — область, где жили ливы, местное население угро-финского происхождения; это территория современных Латвии и Эстонии, в средние века завоеванная германскими крестоносцами, о чем и вспоминает поэт, говоря о «кровавой и мрачной поре» и о зависимости «сынов» этой земли от рыцарей (имеется в виду орден меченосцев).
2Пустынная река — Западная Двина.
