Эрн.Ф. ТЮТЧЕВОЙ

14 августа 1851 г. Петербург

St-Pétersbourg. Mardi. Се 14 août 1851

J’ai reçu hier ta lettre du 4 de се mois. Jе ne puis m’habituer à mе servir de toutes ces phrases habltuelles d’unc correspondance établie et régulière vis-à-vis de toi… C’est donc avec toi que je suis obligé de correspondre par lettres, tandis que je puis tous les jours communiquer de vive voix avec la vieille Maistre… Quel bel arrangement! Eh bien… Soit. Faisons соmmе tout le monde. - Parlons sérieusement… Соmmеnçоns par les petites à Smolna. C’est avant-hier, dimanche, que je suis allé les voir pour la première fois depuis leur rentrée. L’entrevue а eu lieu d’abord en présence de la Léontieff, qui venait de mе déclarer qu’elle en était satisfaite, qu’elle n’avait jamais eu d’autre reproche à leur faire, à Daria surtout, que се ton de persiflage dont elle avait contracté l’habltude sous le régime précédent, etc. etc. Mais c’est quand nous fûmes remontés chez la Pierling, que les petites qui s’étaient contenues jusque-là, éclatèrent en plaintes et lamentations, avec l’énumération des griefs, contenus dans la lettre qu’elles t’ont écrite. Се qui est certain, c’est qu’elles se sentent très malheureuses de leur situation actuelle, surtout par comparaison avec celle d’autrefois, et aussi par suite de l’incertitude où elles sont relativement au résultat final que ces épreuves doivent amener pour elles. Ajoute à cela la privation de ta présence qui seule aurait leur fait accepter avec quelque résignation се que le mоmеnt actuel а de réellement pénible… Quant aux griefs en еuх-mêmеs, ils se réduisent, tout bien considéré, à un seul: l’obligation de faire, соmmе les autres pépinières, le service auprès des enfants de la petite classe…¹ Je leur promis en conséquence d’en parler à Hoffmann que j’allais voir hier. I1 mе reçut avec ses démonstrations ordinaires et mе prodigua les assurances. Mais voici un fait tout nouveau, dont j’ai acquis la connaissance par suite de mа conversation avec lui. I1 se trouva que l’Impératrice, toujours préoccupée de l’idée de notre extrême pauvreté, а désiré que la pension des petites, pendant les deux ans qu’elle leur serait continuée, devait être économisée, autant que faire se pouvait - à leur profit, pour leur être remise au moment de leur sortie. Si bien que dans le mоmеnt actuel, elles sont bien positivement à la charge de la communauté. J’abandonne le fait à tes réflexions, avec toutes les inductions que ta sagacité saura en tirer… C’est là sans doute un déplorable malentendu, d’autant plus déplorable, qu’il n’est pas facile à jе lever, sans courir risque de froisser et de déplaire. Je ne considère pas néanmoins la partie соmmе perdue et je соmрtе beaucoup sur l’arrivée de la Gr<ande>- Duchesse Marie qui est attendue pour le 24 du mois d’août. Mais tu comprends, mа chatte chérie, qu’avant ton retour je ne ferai aucune démarche décisive, pas plus dans un sens que dans un autre. Mais, - mе demanderastu, - que dit ton frère de tout cela? Mon frère, mа chère amie, donne raison à tout се que je dis, lors mêmе qu’il m’arrive de dire coup sur coup des choses parfaitement contradictoires. I1 pourrait à cette occasion (s’il se comprenait un peu mieux lui-même) s’apercevoir enfin qu’il est plus facile d’être pratique dans une position соmmе la sienne que dans une position соmmе la nôtre. Nous continuons d’ailleurs de faire un excellent ménage. Pas l’ombre d’aversion sans le moindre écho de nos disputes antérieures. C’est lе bon vieux temps de nos jeunes années… Je lе promène à force. L’autre jour, je l’ai conduit à une grande fête aux eaux minérales chez Isler ² où il y а eu 4000 personnes, et où, par parenthèse, j’ai manqué à la porte être littéralement étouffé dans la foule. Hier nous avons été dîner à Peterhof, par une journée la plus splendide qui se puisse imaginer. Demain, je serai obligé de lui fausser compagnie, car il y а demain soir comédie chez les Stroganoff, c’est là où la Séebaclr³ débute dans une espèce de farce, L’Omelette fantastique, et pas trop mаl, à en juger par un bout de répétition auquel il m’est arrivé d’assister l’autre jour.

Hier soir, en rentrant de Peterhof, j’allai voir les Wiasemsky qui partent aujourd’hui. Ils m’ont dit qu’ils avaient reçu une lettre de toi et qu’ils t’avaient répondu sur le champs. Ils vont sans trop savoir où. Son état est quelque chose d’inexplicable, mais n’a absolument rien de frappant pour ceux qui ne le voient pas, dans les moments où il éprouve ses angoisses. C’est plutôt l’état de la Princesse qui fait pitié. Elle dort encore moins que lui, bien qu’à chaque instant elle succombe à la tentation du sommeil. Ils attendaient la vieille Karamzine qui devait venir prendre congé d’eux, mais qui en а éteé еmрêсhéе par une indisposition qu’on reproche à la pauvre Sophie d’avoir attiré à sa mèrе ⁴. Mais tout cela est trop long à écrire, et ne ferait que m’irriter encore davantage les nerfs…

Le séjour de mоn frère se prolongera ici encore bien quelques quinze jours, car l’histoire de p<asse>ports est moins que jamais une simple histoire.

Ici tous les esprits sont pour le mоmеnt préoccupés du départ de la cour par le chemin de fеr ⁵. Le 18 du mois l’Impératrice viendra le soir sur le chemin de fer coucher dans sa voiture, c’est dans un appartement très confortable et très élégant, соmроsé de 4 chambres, et c’est le lendemain 19 à 4 du matin, que le train partira - et il y doit être rendu à Moscou le mêmе jour, entre 6 et 7 heures du soir. C’est plus que jamais le cas de dire: bon voyage.

Si je m’écoutais, je mе mettrais aussi sur les rails. Et il n’est pas dit que je ne le fasse pas…

Bonjour! L’écriture m’irrite, et je sens le contrecoup de cette irritation cérébrale jusque dans les ignobles régions du bas.

Tu ne mе parles jamais ni de ta santé, ni de la cure que tu fais. En effet, c’est un sujet qui а si реu d’intérêt pour mоi. - Au diable les écritures.

Tout à toi, mа chatte chérie.

Перевод

С.- Петербург. Вторник. 14 августа 1851

Вчера получил твое письмо от 4-гo числа. Не могу привыкнуть пользоваться в отношении тебя оборотами, принятыми в постоянной установившейся переписке… Итак, именно с тобою я вынужден сноситься письмами, в то время как могу каждодневно устно переговариваться со старухой Местр… Как хорошо все устроено! Ну ладно… пусть так… Будем поступать как все. - Поговорим серьезно… Начнем с девочек в Смольном. Третьего дня, в воскресенье, я навестил их в первый раз после их возвращения. Свиданье состоялось сначала в присутствии Леонтьевой, которая заявила мне, что довольна ими, что она никогда не замечала за ними ничего дурного, особенно за Дарьей, кроме насмешливого тона, который Дарья усвоила себе в прошлом году и пр. и пр. Но когда мы снова поднялись к Пирлинг, сдерживавшиеся доселе девочки разразились жалобами и стенаниями, перечисляя все обиды, которые они изложили в письме к тебе. Очевидно одно: это то, что они чувствуют себя очень несчастными в теперешнем положении, особенно в сравнении с прежним, а также из-за неуверенности относительно конечного результата, к которому приведут все эти испытания. Прибавь сюда твое отсутствие, а ты одна могла бы помочь им безропотно перенести все, что в данное время имеется действительно тягостного. Что до обид самих по себе, то они в конце концов сводятся к одному: к возложенной на всех пепиньерок обязанности ухаживать за ученицами младшего класса…¹ Я обещал им переговорить с Гофманом, которого должен был повидать вчера. Он принял меня с обычными проявлениями доброжелательности и рассыпался в заверениях. Но вот совершенно новое обстоятельство, которое я узнал из разговора с ним. Оказывается, императрица, которая попрежнему озабочена нашей крайней нуждой, пожелала, чтобы плата за содержание девочек в течение тех двух лет, пока она будет выплачиваться, сберегалась, насколько это возможно без ущерба для них, с тем, чтобы деньги эти были им выданы при выходе из института, - так что в настоящее время они положительно находятся на общественном иждивении. Предоставляю тебе обдумать это обстоятельство и сделать все выводы, кои подскажет тебе твоя проницательность… Тут, разумеется, налицо прискорбное недоразумение, и оно тем прискорбнее, что нелегко устранить его без опасения оскорбить и вызвать неудовольствие. Я все же не отчаиваюсь и возлагаю большие надежды на великую княгиню Марию Николаевну, которую ждут сюда к 24 августа. Но ты сама понимаешь, моя милая кисанька, что до твоего возвращения я не предприму никаких решительных шагов ни в том, ни в другом направлении. А что думает - спросишь ты - обо всем этом твой брат? Брат вполне одобряет, любезный друг мой, все, что я говорю, даже в тех случаях, когда мне доводится сказать сряду вещи совершенно противоположные. В связи с этим он мог бы (если бы только немного лучше понимал самого себя) заметить наконец, что гораздо легче быть практичным в положении, подобном его, чем в положении, подобном нашему. Впрочем, мы живем очень дружно. Ни тени неприязни, ни малейшего отголоска наших прежних ссор. Снова как в доброе старое время наших юных лет… Он насилу заставляет себя ходить гулять. Намедни я повел его на большое празднество на минеральных водах Излера ², где собралось 4000 человек и где, между прочим, я буквально чуть было не задохнулся в толпе, при выходе. Вчера мы ездили обедать в Петергоф; день был дивный, какой только можно себе представить. Завтра мне придется изменить ему, ибо вечером завтра комедия у Строгановых; там Зеебах³ дебютирует в некоем фарсе «Сказочная яичница», и, судя по кусочку репетиции, на котором мне случилось присутствовать намедни, играет она не так уж плохо.

Вчера вечером, вернувшись из Петергофа, я поехал к Вяземским; они уезжают сегодня. Они сказывали, что получили от тебя письмо и что тотчас же ответили. Они едут, сами еще не зная хорошенько куда. Состояние его совершенно непонятно, но ничем не бросается в глаза тому, кто не видит его во время припадков. Жалость вызывает скорее положение княгини. Она спит еще меньше его, хоть ежеминутно борется с желанием заснуть. Они поджидали старуху Карамзину, которая должна была приехать проститься с ними, но не приехала по нездоровью, причиной которому была ее дочь, бедняжка Софи ⁴. Но описывать все это слишком долго и только еще сильнее раздражит мне нервы…

Пребывание брата продлится тут еще не меньше двух недель, ибо история с паспортами является меньше чем когда-либо простой историей.

В настоящее время здесь все умы заняты отъездом двора по железной дороге ⁵. 18-го числа вечером императрица приедет на железную дорогу и будет ночевать в своем вагоне; это очень удобный и изящный апартамент о четырех комнатах; поезд уйдет завтра часа в 3-4 утра, в Москве должен быть в тот же день часов в 6-7 вечера. Тут уместнее чем когда-либо сказать: доброго пути!

Если бы я дал себе волю, то тоже стал бы на рельсы… Да и неизвестно еще - не сделаю ли я этого…

Прости! Писание раздражает меня, и это мозговое раздражение отдается даже в неблагавидных нижних частях.

Ты никогда не пишешь мне ни о здоровье своем, ни о лечении. Да и правда, это столь мало занимающий меня предмет. - К черту писания!

Весь твой, моя милая кисанька.

КОММЕНТАРИИ:

Печатается впервые на языке оригинала по автографу - РГБ. Ф. 308. К. 1. Ед. хр. 19. Л. 30-31 об.

Первая публикация - в русском переводе: Изд. 1980. С. 129-131.

¹Девочки, Екатерина и Дарья, были погодками и одновременно, по возвращении семьи из Мюнхена, поступили в Смольный институт «для продолжения образования», обе в качестве пенсионерок, одна - вел. кн. Марии Александровны, будущей императрицы, другая - вел. кн. Марии Николаевны. Институт непосредственно вошел в жизнь семьи Тютчевых более чем на десять лет, но его отдаленное влияние на тютчевских дочерей можно было наблюдать еще долго.

Пепиньерками назывались выпускницы института, оставленные при нем в пепиньерском (педагогическом) классе для подготовки к должности классной дамы. Кроме слушания лекций в институте они должны были дежурить в «кофейном», т.е. младшем, классе во время болезни классных дам и спрашивать у маленьких уроки. Пепиньерки одевались лучше других воспитанниц: их форменное платье было серым с черным передником и с кисейной, а по праздникам - кружевной, пелеринкой.

До 1860 г. Смольный институт состоял из двух учебных заведений: Общества благородных девиц, или Николаевской половины, и Александровского училища, иначе Александровской половины. На Николаевской половине учились дочери лиц не ниже полковника или статского советника и потомственных дворян; в Александровскую принимали дочерей лиц от штабс-капитана или титулярного советника до полковника или коллежского советника, а также детей священнослужителей и дворян, внесенных в третью часть дворянской книги, т.е. тех, кто получил потомственное дворянство за выслугу определенного чина на гражданской службе или за награждение российскими орденами.

На Николаевской половине было четыре класса, различавшихся цветом платьев: коричневого (кофейного), самый младший; голубого, серого и белого цвета; на платья надевались передники - у трех младших возрастов белые, а у «белых» (старших) зеленые шелковые. Со временем два старших класса объединились, и остались «кофейный», «голубой» и «белый», при этом у «белых» были платья зеленого цвета как воспоминания о прежних правилах (непосвященным трудно было сразу разобраться в институтской иерархии цветов!). На Александровской половине были два класса, «кофейный» и «белый».

Смольный был образован еще Екатериной II - для помощи в «создании новой породы людей», которой можно достичь, если «произвесть сперва способом воспитания, так сказать, новую породу или новых отцов и матерей, которые детям своим те же прямые и основательные воспитания правила в сердце вселить могли, какие они получили сами, и от них дети передали лаки своим детям…».

Судьба выпускниц женских институтов складывалась по-разному. Многие стали впоследствии просто уважаемыми матерями семейства; многие, правда, остались незамужними и вередко проводили всю жизнь в стенах института, подобно Леонтьевой, которая сорок пять лет прожила в Смольном. Подобная судьба была вполне достойной, гарантировала не только пожизненный стол и кров, но и достаточно высокое положение в обществе. Из институтов выходили, бывало, и истинные дарования, как, например, Е.Н. Водовозова. Дочь небагатого смоленского помещика из древнего шляхетского рода Цевловских, она вышла замуж за учителя словесности, преподававшего в институте. По смерти Василия Ивановича Водовозова она стала женой его друга, ученика и тезки Семевского, известного историка, основателя журнала «Голос мннувшего». Ее литературные «вторники» были «центром, вокруг которого в течение многих десятилетий объединялась петербургская интеллигенция левого, главным образом народнического, направления» (РП-1. С. 455).

Основой жизни института были «чинность, безгласие, наружная добропорядочность и повиновение». Для маленьких девочек был тяжел переход от домашних, семейных привычек к казенной жизни у всех на глазах, но не менее сложен оказывался последующий переход к внеинститутской жизни. Отсюда происходили особенности барышень-институток: малокровие и хрупкость, восторженность и экзальтированность, а то и истеричность.

Крайне сурово судила институтскую жизнь старшая дочь Тютчева Анна, которая, по ее словам, скоро поняла, «как плохо воспитывают» ее сестер. Она, во многом воспринявшая идеалы отца, видела, что многие правила института ведут к формированию лицемерия, а то и безнравственности, от чего она всемерно оберегала младших сестер: «Я < … > старалась противодействовать злу, проводя с ними как можно больше времени; не давала ни читать плохих романов, которые ученицы добывали себе с большой легкостью». Это была так называемая «подземная», тайная библиотека, о которой вспоминали многие институтки. Вывод А.Ф. Тютчевой неутешителен: «Касаясь < … > вопроса о воспитании в женских учебных заведениях России, я совсем не имею в виду входить в подробности, которые завели бы меня слишком далеко, я хочу лишь сказать, что в этом отношении я узнала жизнь нашей родины с одной из самых характерных и самых тяжелых сторон: это поверхностное и легкомысленное воспитание является одним из многих результатов чисто внешней и показной цивилизации, лоск которой русское правительство, начиная с Петра Великого, старается привить нашему обществу, совершенно не заботясь о том, чтобы оно прониклось подлинными и серьезными элементамн культуры» (Тютчева. С. 11-12).

²В те времена был в большой моде сад Излера при Заведении искусственных минеральных вод. В России наиболее распространены были сельтерская и содовая искусственные воды. В Петербурге (в отличие от Москвы) существовали специальные нормативы содержания в воде различных химических веществ, и заводчики могли привлекаться к ответственности в случае отступления от норм.

³М.К. Зеебах (дочь министра иностранных дел гр. К.В. Нессельроде), жена посла Саксонии в Париже Л. Зеебаха, давняя светская знакомая Тютчева. «Мой муж часто видает г-жу Хрептович и г-жу Зеебах» (ЛН-2. С. 245).

Е.К. Хрептович - старшая дочь Нессельроде. «Он встретил в Париже г-жу Зеебах и г-жу Калерджи, и они не дадут ему скучать в великом городе», - писала Эрн.Ф. Тютчева брату (там же. С. 256).

М.Ф. Каларджи - восnитанница Нессельроде.

Речь идет о «благородном спектакле», где исполнялся водевиль в одном действии «Заколдованная яичница, или Видит глаз, да зуб неймет» Ф. Дювера и Л. Буайе; пьеса обычно давалась на русском языке в переводе с немецкого, но в данном случае могла идти во французском оригинале.

⁴Речь идет о Е.А. Карамзиной, вдове писателя и историка Н.М. Карамзина, и ее дочери Софье Николаевне. А.Ф. Тютчева, как правило, настроенная к людям доброжелательно, любила Карамзиных и особенно Софью: «Бедная и дорогая Софи, я как cейчac вижу, как она, подобно усердной пчелке, порхает от одной группы гостей к другой, соединяя одних, разъединяя других, подхватывая остроумное слово, анекдот, отмечая хорошенький туалет, организуя партию в карты для стариков…» Софья Николаевна, по словам Тютчевой, была истинной вдохновительницей знаменитого салона Карамзиных. «Софи была очень некрасива, и ей было уже сорок лет, когда я с ней познакомилась. Она никогда не была хорошенькой: крупные и грубые черты, глаза, окаймленные страшными черными бровями, мужской рост - делали ее несколько похожей на переодетого женщиной Пьеро. И тем не менее под этой некрасивой оболочкой скрывалась какая-то обаятельность, какая-то женственная грация, или, лучше сказать, грация мотылька; грация мотылька чувствовалась и в ее уме, который так любил перелетать от одного предмета разговора на другой и порхать по цветущим верхам мысли» (Тютчева. С. 20).

⁵Железнодорожный транспорт в 1851 г. был в России далеко не новинкой: Царскосельская линия была открыта более десяти лет назад; с 1846 по 1851 г. по отдельным участкам линии Петербург-Москва, на которых движение открывалось последовательно, было перевезено целых 450 тысяч пассажиров и невиданное количество грузов - почти 700 тысяч пудов. Николаевская железная дорога, связавшая Петербург и Москву, была построена быстро. Проекты вокзалов, разрабатывавшихся под наблюдением ведушего архитектора России К.А. Тона, были типовыми; конечные вокзалы абсолютно идентичными; вся дорога поделена на четыре участка, разделенные тремя одинаковыми станциями в Твери, Бологом и Малой Вишере. При строительстве дороги выдвинулся инженер Н.И. Миклуха, который стал первым начальником Николаевского вокзала (пост не только почетный, но и крайне ответственный). Он известен еще и тем, что был отцом путешественника Н.Н. Миклухи-Маклая и командира броненосца «Адмирал Ушаков» В.Н. Миклухи.

Отъезд двора вызвал в обществе подлинный ажиотаж и послужил популяризации железной дороги.