И. С. АКСАКОВУ

18 апреля 1867 г. Петербург

Петербург. Вторник. 18 апреля 1867

Прежде всего, друг мой Иван Сергеич, дайте обнять себя и от души поздравить и вас и жену вашу с великим праздником и наступающим днем рожденья Анны ¹. — Я в долгу у вас за два письма. Первое из этих писем было, можно сказать, последнею посмертною передовою статьею «Москвы»². Такую оно получило здесь гласность и известность. Я читал его встречному и поперечному, т. е. заставляли читать, сообщил кн. Горчакову, и теперь наконец письмо это успокоилось в собрании автографов графа Сергея Апраксина, большого вашего почитателя, который выпросил его у меня.

Сочувствие к «Москве» несомненное и общее. Все говорят с любовью и беспокойством: не умерла, а спит³, и все ждут нетерпеливо ее пробуждения… Но вот в чем горе: пробудится она при тех же жизненных условиях и в той же органической среде, как и прежде — а в такой среде и при таких условиях газета, как ваша «Москва», жить нормальною жизнию не может, не столько вследствие ее направления, хотя чрезвычайно ненавистного для многих влиятельных, сколько за ее неумолимую честность слова. — Для совершенно честного, совершенно искреннего слова в печати требуется совершенно честное и искреннее законодательство по делу печати, а не тот лицемерно-насильственный произвол, который теперь заведывает у нас этим делом, — и потому неизменившейся «Москве» долго еще суждено будет, вместо спокойного плавания, биться как рыбе об лед.

Поездка государя в Париж пока дело решенное… 13-го будущего мая он отправится туда через Берлин и в сопровождении прусского короля пробудет в Париже неделю ⁴, потом через Штутгарт, Карлсруэ проедет в Варшаву и Ригу… Едет с ним гр. Петр Шувалов. В Париж, как говорят, будет призван из Константинополя Игнатьев. — Поедет ли в Париж, это еще под спудом ⁵, а между тем от этого обстоятельства и зависит, по-моему, все значение этого дела. — Личная ли это интрига, которой благодушный монарх служит бессознательным орудием, или обдуманная, сознательная политическая программа. — Вот, по крайней мере, какими наличными соображениями объясняют и оправдывают эту программу ее защитники.

Они говорят, что только подобным заявлением, каково будет личное присутствие обоих государей, можно надеяться при данных обстоятельствах настолько ослабить давление их в смысле воинственного исхода, чтобы упрочить мир, по крайней мере на несколько времени, так как мы предвидим, что при состоявшейся войне мы непременно будем вовлечены в оную… К тому же, вероятно, мы надеемся, что, приобщив Наполеона к нашему союзу с Пруссиею, нам удастся отвлечь его от Англии и через это найти возможность столковаться с ним касательно если не решения, то, по крайней мере, улажения восточного вопроса… Все это, как вы видите, есть не что иное, как мудрость юродствующих и прозорливость слепотствующих… Все это, сверх того, обличает, не говорю — непонимание, а совершенно превратное понимание судеб России и исторических законов ее развития… грубейшее, напр<имер>, непонимание этой простой фактической истины, что если бы нам и удалось в самом деле умиротворить Запад, то этот умиротворенный Запад, неминуемо и совершенно логично, опрокинется на нас же всем грузом европейской коалиции. Эта-то полнейшая бессознательность своих жизненных условий, это-то совершенное извращение прирожденных инстинктов в нашей правительственной сфере — вот в чем если не гибель наша, то наш страшный камень преткновения. Но история все-таки возьмет свое, устранит и этот камень. — Война состоится, — она неизбежна, она вызывается всею предыдущею историею западного развития. Франция не уступит без бою своего политического преобладания на Западе, — а признание ею объединенной Германии законно и невозвратно совершившимся фактом было бы с ее стороны равносильно отречению ее от всего своего европейского положения. — Борьба следственно неизбежна. Это будет первая сознательная племенная война между составными частями Европы Карла Велик<ого>, т. е. первый шаг к ее разложению, и этим самым определится мировой поворот в судьбах Европы Восточной. — Вот вопросы, которые неминуемо уяснятся до общего самосознания на предстоящей сходке Всеславянской⁶ — хотя, конечно, приостановка «Москвы» в данную минуту отзовется страшным диссонансом в нашем оратории.

Простите, дорогой Иван Сергеич, мне стыдно и этого беспутно длинного письма.

КОММЕНТАРИИ:

Печатается по автографу — РГАЛИ. Ф. 10. Оп. 2. Ед. хр. 25. Л. 20–21 об.

Первая публикация — отрывки: Мурановский сб. С. 19, 20; полностью: Изд. 1980. С. 211–213.

¹16 апреля — Пасха, 21 апреля — день рождения А. Ф. Аксаковой.

²26 марта 1867 г. «Москва» была приостановлена на три месяца (Материалы о цензуре и печати. Ч. II. С. 138).

³Реминисценция из Евангелия (Ин. 11, 11). См. также письмо 321.

⁴В апреле 1867 г. Наполеон III пригласил Александра II посетить открывшуюся в Париже Всемирную выставку, рассчитывая в ходе неофициальных переговоров заручиться поддержкой России в назревавшем конфликте с Пруссией. В свою очередь, Александр II намеревался добиться согласия Франции на участие в демарше по отношению к Турции (см. письмо 353, примеч. 4). С этой целью он предполагал выступить в роли посредника между Францией и Пруссией и, добившись их примирения, повлиять таким образом на позицию Англии, поддерживавшей Турцию; предполагалось также, что самый факт демонстрации русско-прусского сотрудничества поможет добиться от Франции твердой политики в восточном вопросе. По этим причинам условием поездки русского царя в Париж был поставлен одновременный визит прусского короля Вильгельма I, на что Наполеон III вынужден был согласиться (Шнеерсон. С. 39, 41–42). 16/28 мая Александр II выехал в Париж, куда прибыл 20 мая/1 июня. В Париж приехал и Вильгельм I в сопровождении Бисмарка.

⁵По-видимому, речь идет о сомнениях относительно того, кто отправится с Александром II в Париж — Н. П. Игнатьев, русский посол в Турции, или А. М. Горчаков. В конце концов выбор пал на Горчакова. Об отношении к этому Тютчева см.: письмо 361.

⁶23 апреля 1867 г. в Москве открылась Всероссийская этнографическая выставка. В ее состав входил обширный отдел, представлявший славянские страны Европы. В мае ожидалось прибытие на выставку многочисленной славянской депутации. Славянофильские круги, в том числе и Тютчев, возлагали большие надежды на этот Славянский съезд в расчете, что он станет важным фактором в развитии идеи единения славянских народов. Однако все ограничилось празднествами в честь прибывших славян: 8-15 мая в Петербурге и 16–26 мая в Москве (описание их см. в кн.: Всероссийская этнографич. выставка).